– Да откуда ты знаешь, на кого там чего хватит!
Я знаю! – почти выкрикнул Астре. – Я один из вас не спал, когда меня несли к ущелью! – И он один знал, что Иремил убивал родителей, отказавшихся от порченых, но этот секрет должен был уйти с ним в могилу. – Я не сдуру все это решил. Я думал очень долго, и другого выхода просто нет. Еду еще найдем, а воды там почти нет. Кое-где есть колодцы прималей, но они крохотные. Я смогу делать воду только для двоих. Будете вести себя, как учил Иремил. Весной, когда снег растает, мы будем вас ждать. Я расскажу, как найти дом Зехмы, не заходя в пустыню.
Мельницу объяла тишина.
* * *
После того как все порешили, куценожка Генхарда отпустил. Катись, мол, на все четыре стороны, мне до тебя заботы нет. Даже обидно стало. Куда идти? Чего делать одному в чистом поле? Но Генхард-то не дурак. Он выжить сумеет. Только язык теперь будто к небу пришитый – лишнего не сболтнешь. А так бы давно уже несся в ближнее село и горланил про сбежавших порченых.
Всех надо спалить, да побыстрее. Где эти уродцы, там и всякая страшнота коршуном вьется. Гроза жуткая. Дыра в крыше. А потом еще и воздух раскалился ни с того ни с сего. Генхард такого страху натерпелся, что кошмаров на всю жизнь теперь хватит. Как еще штаны не обмочил? Наверное, папка-соахиец подмог. В него Генхард крепкий уродился. Ведь и били хуже собаки, и помоями на морозе обливали, и подыхать уж сколько раз оставляли. А он живет себе и живет. Да еще и с сухими штанами.
А девчонка эта дура совсем. Чего она к нему лезет все время? Наверное, у ней мозги кривые, как косички. Не соображают совсем.
Куценожка языком почесал-почесал, воды вонючей по кувшинам расплескал, да и уехал на уродке верхом. А остальные все зареванные в другую сторону пошли. Не сами собой, ясное дело – по приказу. Марх и ругался, и плевался, и умолять даже принялся в конце. А куценожка ни в какую. Совсем умом тронулся – в пустыню идти решил. Так и пришлось уродке его тащить. Вот же дура. Чего возиться с этим червяком? Бросить бы, и пусть ползет всем на потеху!
Генхард представил зрелище во всех красках, но весело не стало, даже и чуточку.
Радоваться надо, отделался от них. А то Яни припугивала, мол, жить будешь с нами. Ляпни такое куценожка, шлепал бы Генхард за ним хоть на край света. Но тот сказал, как отрезал – порвалась где-то в сердце ниточка. И легко стало, свободно, а еще пусто.
Далеко уже ушли. Что те, что другие. Пока даль сжимала фигурки порченых, делая их все меньше, Генхард не двигался с места. И такая обида его взяла, хоть плачь. Денег за головы не дали. На корабле замучился по углам прятаться да сухари таскать. Избивали сколько, потом порченых по чернодню отвязывать бегал, страсти на мельнице терпел. Плюнуть бы на все, проклясть гадов и шагать в другую сторону. Но Генхарда больше другое задело. А чего они его одного оставили? Мамка бросила сначала. И не глянула, что от соахийского принца дитенок. Потом швыряли отовсюду. И в шайках Генхард не задерживался. Принеси-укради, а вместо денег отколотят и пинка дадут. Так и катался от кармана до кармана, от двери до двери. Как тот сорняк круглый, который по пустоши ветер гоняет. Прикатился к порченым, разбогатеть мечтал, да сам в дураках остался. Даже они не захотели с собой брать, страшилы эдакие! Дело сделал, и отправили подальше. Будто Генхард хуже собаки всякой. А он-то не дурак. Он идти с ними не собирался, ясное дело. Сбежать хотел, но обидно все равно. Уже к ним привык за целый трид-то. А они и слова лишнего на прощание не сказали.
Генхард закусил губу. В носу защипало противно. Не надо было этому соахийцу сюда приплывать. Сидел бы себе в своей Соахии, пряники жевал целыми днями. Генхард бы не получился тогда и не мучился.
Он шмыгнул, утер грязное лицо рукавом и снова посмотрел на виновников своих бед.
Уродка с куценожкой утопали, а эти, остальные, чего-то встали все. Руками машут. Генхард даже плакать от удивления передумал. Не понял сначала, потом пригляделся – зовут! Тут его гордость расперла, щеки краснотой налились. Так бы и лопнул от удовольствия. Теперь-то можно развернуться и шагать себе спокойно. Почуяли, как худо без него! Поняли, какое сокровище оставили! А Генхард не собачонка им. Вот пусть плачут, а он пойдет себе. Плечи расправит и пойдет!
Генхард как пузырь дулся от важности. А сам гадал, успеет ли догнать, если они ждать больше не будут. Нельзя сразу-то к ним бежать. Пусть понимают, что он не какой-то там порченый, а герой настоящий. Девчонка так и сказала – герой. Это, наверное, лучше даже, чем принц. Махать перестали. Генхард встрепенулся и сорвался с места.
Ноги мяли сухую траву. Разбегались в стороны ящерки. Непрогретый с ночи воздух бил в лицо бодрящими струями. На востоке сияло солнце. Лучи золотили пыльную степь, пылали янтарем в речной воде. Позади осталась пустая мельница.
Генхард споткнулся, кубарем покатился под горку, но вскочил тут же и снова побежал. На севере терялись в тумане горы. Невзрачные, блеклые, с редкими куртинами деревьев. Справа шелестело камышами отделившееся от Ульи мутное озерцо. От него несло болотом. Воздух у берега пропитался сладковатым запахом гнили. Мошкара черными клубами мельтешила то там, то здесь. Проминалась сырая почва. Под подошвами противно хлюпали лужи, оставленные ливнем.
Даль ширилась, расступалась перед Генхардом. Фигуры становились крупнее, лица приобретали знакомые черты. И вот уже они рядом. Довольные все. Яни сорвалась, навстречу побежала. Нос красный, сопливый, а сама хохочет. Потом как прыгнет! Как обнимет! У Генхарда весь воздух из груди вышибло. Грохнулся в траву, копчиком приложился здорово. А эта дура с косичками не отлипает.
– Яни! Слезай с него! – скомандовал Марх.
Она послушалась. Генхард надулся, но ругаться не стал.
– Эй, не ударился ты? – спросил Илан.
– И не ударился!
– Врет.
Илан подошел близко совсем.
– Где болит?
– И нигде не болит! Чего пристал?
– Ты теперь братишка мой будешь, вот и пристал.
Яни, всхлипывая, погладила по голове. Генхард сжался весь.
– Вставай уже.
Мрачный донельзя Марх подал руку и поднял за один рывок. Не отпустил сразу. В глаза посмотрел внимательно.
– Врун ты еще тот. Но это ничего. Переучу.
– А щелбаны ему не надо ставить за вранье, – сказал Рори. – Я бы обнял, да вот руки у меня не шевелятся…
– А и нечего ко мне лезть! – возмутился красный от волнения Генхард. – Не нравитесь вы мне! Страхолюды эдакие! И я вообще не с вами иду! Мне просто тоже в ту сторону надо!
Марх молча шлепнул его по затылку.
– Теперь мы твоя семья, – сказал он. – Так что не бреши мне тут.
Генхард посмотрел на всех. Сглотнул вязкую слюну и заревел чего-то.
Глава 12
Маленькая дикарка
Своей податливостью среде и способностью меняться человек превосходит даже воду. За годы скитаний я понял: чтобы обрести истинную сущность, нужно вначале потерять ненастоящую. Человек, проведший долгие годы в одном и том же месте, привыкает думать и поступать обыденно, удобно. Но стоит изменить все вокруг, и он начинает приспосабливаться. Он узнает такого себя, каким никогда прежде не был.
