– Жрать когда принесете? – с вызовом прорычал Тейвил, когда меня завели внутрь.
Подофицер внимание на барона не обратил, но двое стражников, чьи руки не удерживали меня, прорронили ругательства и принялись демонстративно закатывать рукава.
– Прекратить! – отрезал имперец. – Не про вашу честь!
Стражники переглянулись и отступились.
– Что? Зассали? – пробасил барон и плюнул на одного из них. Тот состроил мрачную гримасу и дернулся было к арнийскому гвардейцу, но тут же с громкими ругательствами отскочил назад. Тейвил мочился, дернувшись, чтобы угодить на стражника. На сей раз неудачно.
– Прекратить! – снова прикрикнул огсбургец. Поднявшийся было гомон смолк.
– Сыкуны, – снова прорычал арниец.
Подофицер словно бы и не слышал его. Только сказал коротко, на этот раз мне:
– Раздевайся.
Я полностью избавился от одежды. Когда меня заточили в железо рядом с Тейвилом, в душе появилась робкая надежда. Цепи замыкались замками, чьи щелчки означали, что их также можно и открыть. Магия вскрывает несложный запор и без помощи рук вора. Вопрос лишь во времени. Есть ли оно у меня?
К моему лицу приблизилась рожа оскалившегося в злобной гримасе тюремщика, что присоединился к конвою внизу:
– Подыхать тебе тут долго!
Я почувствовал жар. Он медленно подносил факел к моей груди. Возглас на огсбургском наречии одернул стражника.
– Хоть пальцем его тронешь, и окажешься рядом! – пригрозил имперец.
Страх, который лег на лицо тюремного надзирателя, был неподдельным. Я мог бы мстительно порадоваться, если бы только ужас тюремщика не сулил и мне нечто пугающее. До спазма в животе. Дьявол! Те крики в коридоре леденили кровь.
– Все за мной!
Снова громыхнул замок. В холодной камере остались я, Тейвил и тусклый фонарь.
Глава 17
Дела Церкви
Тело дрожало, помимо воли. В камере было ощутимо прохладно, и распятый, почти без возможности пошевелиться, я замерзал с каждым вздохом. Стражники хлопнули дверью всего несколько минут назад, но уже покрылся гусиной кожей.
Ричард безбожно сквернословил; осекшись, когда я чихнул.
– Тебя-то сюда за что, Христофер? – заговорил барон. – А? Купец?
– Я не купец. Я вор, в прошлом еще и пират. Мое имя…
Договорить не удалось. Тейвил перебил нарочито громким и отчаянным смехом.
– Купец? – полюбопытствовал он, немного угомонившись. – Ну а я шпион!
Гвардеец снова зашелся в притворном веселье. Тейвил не мог вести себя иначе перед лицом страшной смерти, не мог не храбриться. Мы оба знали, что из этой полутемной и сырой камеры, десяти шагов в длину и столько же в ширину, живыми не выйти. Никто не станет вырывать пыткой чужие тайны, когда рядом есть уши, чей обладатель унесет с собой услышанное.
Про себя решил, то буду говорить все, что палач захочет услышать, и лгать, лишь бы ему угодить. Потому что погибать ни за что, ни про что я не собирался. Однако, как ни горько это признать, любые сказанные слова отсюда не выведут. Надежда только на магию. Нужно, чтобы барон заткнулся! Я не мог сосредоточиться и прикоснуться к талантам, дарованным воровским богом.
– Меня зовут Николас Гард, – торопливо продолжил я, дождавшись, когда можно было снова говорить, и коротко представился, не забыв упомянуть про Площадь Правосудия. Только приврал немного, исказив побег из королевской тюрьмы. Дабы не обмолвиться про Запустение и не назвать некоторые имена: кардинала Антуана, Оливера Фоссато, Роя и Манрока.
Во взоре Тейвила читалось недоверие, но он слушал мой рассказ, не перебивая. Я закончил и собрался было попросить его о тишине, как в коридоре, за стеной, раздались приглушенные голоса. Произошло то, чего я и боялся. Дверь открылась, впустив галдящих тюремщиков, а, значит, времени у меня нет.
Чертыхаясь, две пары стражников втащили в нашу пустую камеру тяжелый овальный стол, умостив его в дальнем углу. Кинув в наш адрес несколько дежурных угроз и оскорблений, тюремщики спешно смылись. Даже не прикрыв за собой дверь!
– Кровь и песок! – пробормотал Ричард. Я тоже чувствовал себя подавленно. Кажется, скоро начнется.
Снаружи послышался стук подкованных каблуков. Дверь отворилась, впустив в камеру фигуру в черной монашеской рясе и накинутым на голову убором. Священник или тот, кто был облачен по церковному, нес два потертых продолговатых саквояжа.
Не обронив ни звука и как будто не взглянув на узников, незнакомец приблизился к столу, поставил на него обе сумы и вернулся к двери. В полнейшем безмолвии замок лязгнул очень громко. Все также, демонстрируя отсутствие интереса к нашим персонам, монах снова подошел к столу. Шаги церковника отдавались в ушах цоканьем металла о каменные плиты.
Раскрыв саквояжи, монах принялся выкладывать на столешницу различные металлические инструменты. Как-то раз довелось видеть принадлежности полкового хирурга. Вещи монаха были очень похожи на то, чем отнимали ноги и руки у раненных солдат. Хотя какой он, к черту, монах! Справа сдавлено дышал драгун.
Изредка незнакомец поднимал до уровня глаз очередной инструмент, извлекаемый из саквояжа, и вертел перед собой, словно любуясь. Мы тоже смотрели на жуткий метал в руках монаха, не в силах отвезти взор. Его движения воздействовали завораживающе.
Я тянулся к воровской магии. Моему внутреннему взору никак не удавалось вскрыть устройство замка на плоских кольцах, какими были прикованы к стене руки. Там замок не должен быть сложным, и магия сама вскроет его. Однако я не чувствовал ничего. Вместе с магией приходит легкий прилив силы и эйфория, которые тают за несколько ударов сердца, растворяясь внутри. Затем появляется нужное, к чему устремился всем своим естеством: ночное зрение, острый слух, бесшумный шаг, слияние со тьмой или проникновение в устройство замка. Но только не сейчас! Я натыкался на пустоту раз за разом, когда искал дар Харуза.
Щелкнув механизмом, замыкающим саквояж слева от себя, церковник аккуратно поместил его под стол. Потом, повторив то же самое со второй сумой, монах развернулся и, не поднимая склоненной головы, сделал несколько шагов в нашу сторону. Остановился он в двух футах от стены, как раз между нами, и кашлянул. Столь обыденное действо, но я вздрогнул. Мне начинало казаться, что перед нами не совсем человек.
Это был инквизитор – над сердцем вышит красный крест! Вот почему Велдон столь пристально следил за мной! Кого же он прислал? Конгрегация Вселенской инквизиции всегда славилась умением вести допрос с пристрастием. Однако стоило инквизитору произнести первые слова, и я понял, что ошибся. Человек в рясе с красным крестом не имел ничего общего с инквизиторами Бранда.
– Вы будете называть меня святым отцом, – заговорил монах. Его речь звучала правильно, но одновременно резала слух явным огсбургским акцентом. Имперец поднял руки, чтобы откинуть капюшон. Пальцы, высохшие и тонкие, как у мумии, медленно опустили на плечи убор.
