Трое других облачились куда проще: почти также, как первые заехавшие на двор. Всадники чуть расступились, чтобы пропустить за частокол крестьянскую подводу. Просторный двор в один миг стал довольно тесным. Офицер и двое тяжеловооруженных всадников остановили коней у завёрнутой в холст пленницы, почти загородив ее от нашего взора. Неприметная крестьянская телега с худой кобылой в упряжи замерла в шести-семи шагах от крыльца. Возница в высокой мятой шапке, горской куртке и шароварах слез с телеги и, обнажив голову, учтиво поклонился, что вызвало бурный смех имперцев. Громче всех над тщедушным невысоким мужиченком хохотал офицер.
– Та самая телега, – произнес Тейвил, – что на дороге стояла.
Со двора послышался еще один залп гогота. Я посмотрел в миниатюрный разрез. Крестьянин все также ломал шапку, а рейтары продолжали бурно веселиться. Да они все хмельны!
– Гард, – негромко позвал отец Томас, – это Пол Андар. Пол Губошлеп.
Губы инквизитора дрогнули.
– Бог, единый в Пресвятом Духе, волею Твоею и по благодати Твоей доверил Ты рабу своему чадо. Молю Тебя, спаси и сохрани…
Церковник торопливо зашептал молитву о заступничестве и помощи детям. Я с изумлением воззрился на него, решительно отказываясь понимать, что побудило инквизитора произнести столь неуместную в нашей ситуации просьбу к небесам. Велдон молился, опустив глаза к дощатому полу, и я не мог поймать его взгляд, чтобы отыскать в нем объяснение странного поведения церковника. Чертов монах! Я снова клял Томаса Велдона и, наверно, не в последний раз. Слишком часто его мотивы непонятны.
Гомон во дворе стих.
– Где моя дочь? – громко, с легкой хрипотцой спросил Пол Андар.
Крестьянин по-прежнему мял в руке свою шапку, но свой вопрос задал требовательно и без страха. Я с невольным уважением посмотрел на чуть сгорбленную, сутулую фигуру лесника. Его голос как будто принадлежал другому человеку.
Рейтарский офицер поднял руку в кожаной коричневой перчатке, и новая волна бурного веселья заглохла в зародыше.
– Что? – спросил имперец, наигранно выставив вперед белую бородку, клинышком по-огсбургски. Офицер пребывал в преклонных годах, что не мешало уверенно держался в седле, как и подобает любому дворянину.
– Где моя дочь? – снова произнес крестьянин, и опять без намека на боязнь.
– Ты как с его сиятельством говоришь? – один из телохранителей пустил коня на лесника, доставая плеть.
А седой офицер-то графскую шпагу носит, точно полковник. Следовательно, два десятка рейтар в его свите – совсем немного для военного времени. После падения Бранда минуло всего несколько дней, и имперцы уже ничего не опасаются в окрестностях города. Значит, арнийские силы разгромлены в пух и прах, а Загорье и не думает оказывать сопротивление. Помрачневшее лицо Тейвила выдавало схожие выводы.
– Остынь, Куно, – велел офицер.
– Но оберст!
– Ты оглох? – с ноткой раздражения сказал полковник.
Рейтар унял свою прыть, и граф с издевкой обратился к горцу:
– Твоя дочь? Это шлюха? Она здесь!
Офицер направил своего жеребца в обход крестьянина, открывая его взгляду пленницу. Пол тут же бросился к ней, из его рукава появился нож. Под злой смех и похабные крики имперцев лесник начал срезать веревки, опутывавшие холст.
Я ошибался, девушка жива. Она вскочила на ноги, едва лесник покончил с узами, и, рыдая, кинулась ему на шею. Взлохмаченные золотистые волосы, из-под девичьего тулупа выглядывал разорванный подол юбки.
– Лили… – горько промолвил Велдон.
– Мне же обещали! – крестьянин буквально трясся. Он отчаянно, он до безумия смел. – Ты же обещал!
– Забываешься, лапоть, – теперь офицер заговорил с явной, нарочитой ленцой. За последние время довелось увидеть и услышать разных огсбургцев благородных кровей, и почти все они изъяснялись на общем языке без акцента. – Не по чину мне с тобой говорить, но проявлю милость. До твоей шлюхи я и пальцем не притронулся. Слово офицера и дворянина нерушимо! Как кремень! Но с несколькими из моих ребят она покувыркалась, и при том была очень довольна!
– Это ложь!
– Довольно! – отрезал имперец. – Где золото?
Лесник шепнул что-то дочери, и та, чуть ли не бегом, поспешила в дом. Офицер смотрел ей в спину с явным неодобрением, его обозлило, что пленница сейчас скроется из вида. Он дал своим людям знак. Куривший до сих пор рейтар, спрыгнул с седла и, не вынимая мундштук изо рта, двинул за девицей. Корявой походкой безлошадного кавалериста.
– Хватай ее, – тараща глаза, прошипел наемнику инквизиторов Тейвил.
Я покрепче сжал рукояти пистолей. Отсидеться незамеченными не вышло. Два десятка рейтар и мы. За импрецев число, но они и не подозревают, что здесь враг, зато мы их видим. Я шумно выдохнул. Проклятье! Расклад все равно не в нашу пользу: их много и они отнюдь не мальчики для битья.
– Я вас попрошу… – заговорил Велдон
– Тише!
– Но!..
В сенях скрипнула дверь, и инквизитор благоразумно заткнулся. Застыв слева от дверного косяка, барон обнажил палаш. Всхлипывая, девушка вошла в горницу и прежде чем заметила что-нибудь подозрительное, оказалась в охапке Брендона. Громила ловко схватил ее, зажав своей лапищей рот, и оттащил в сторону. Она приглушенно пищала и трепыхалась, но вырваться из объятий не могла.
– Лили! – позвал отец Томас.
Увидав церковника, девушка замерла, её заплаканные глаза округлились от удивления.
Снова скрипнув, наружная дверь впустила в дом громко сквернословящего рейтара.
– Где ты, маленькая дрянь? Куда спряталась! За волосы выволоку!
Он так и не понял, откуда пришла смерть, когда палаш Тейвила пронзил горло. Издав булькающий звук, рейтар рухнул на пороге жилой половины избы. Под оброненную трубку потекла кровь
– Тяжел же ты, – крякнул драгун, затаскивая вглубь горницы тело с вмиг остекленевшими глазами.
Я бросил взгляд на двор. Еще трое рейтар спешились; те, что были налегке. Двое вывернули крестьянину руки, а третий крепко вмазал согнувшемуся леснику под солнечное сплетение.
– … и никакого железа! – граф свесился к горцу. Его обуревала ярость. – Чтобы никакого железа в руках не было! Я сам это тебе говорил вчера!
У ног лесника валялся нож, которым он разрезал веревки. Ответить крестьянин не мог. После удара перехватило дыхание, он отрывисто сопел. Офицер разглядывал его несколько минут. Беспомощный и жалкий вид хозяина хутора привел чувства имперца в равновесие. Огсбургец выпрямился в седле и, поглаживая бородку, приказал:
– Пока не троньте. Подождем.
Мы тоже ждали. Томас Велдон как-то уж слишком по-отечески обнял девушку, почти неслышно рыдающую на его груди. Барон с сожалением смотрел на кровавый след на дощатом полу, а Брендон деловито вооружался пистолями рейтара. К сожалению, огсбургец снарядился сегодня полёглому, прихватив с собой только два пистоля. Но хоть так, теперь у каждого из нас по четыре ствола.
