Однако размен крови на злато устраивал не всех.
– Подождите! – тонко воскликнул крепыш. Очевидно, его лицо налилось кровью от негодования: в ночном полумраке оно было совсем темным. – При вергельде последнее слово за родичами убитого. Где Лилит?
– Я здесь!
Девушка выступила из-под раскидистых веток старого дерева, спящего у кладбищенской ограды. Её тонкие ладони сжимали охотничий лук с натянутой тетивой. Стрела смотрела в мое лицо, её наконечник всего в двух дюжинах футах.
– Да будет так! – произнесла Лилит и спустила тетиву.
Глава 26
Мести нет!
Я отпрянул. Тело среагировало запоздало, и дернулся уже после того, как стрела пролетела под полями шляпы. Дочь лесника чуть не подстрелила меня! Смерть просвистела в волоске, наконечник стрелы едва не разрезал щеку.
С уст сорвалось отвратное ругательство в адрес лучницы, но тихо, едва слышно, себе под нос. Примолкшие горцы ждали развязки, и какой бы та ни случилась, мою сторону люди Андара не примут. А Лилит потянулась к висевшему за спиной колчану. За новой стрелой!
Дьявол! Что делать?! Стрелять в ответ? Я вовсе не хотел убивать девушку, но собственная шкура дороже. Признаться, меня охватила откровенная паника, и не знаю, что бы произошло в сведущие несколько мгновений, кабы не инквизиторы. Рясы монахов отгородили от неё.
– Довольно! – Велдон снова вздел золотое Распятие к небесам.
– Слушайте все! – вторил ему отец Криг. – Божий суд свершился! Только одна стрела могла быть выпущена в убийцу и одна стрела минула его! Небеса не желают крови ради отмщения! Кровь не искупит его грех, но вина простится за наречённую цену!
Обычаи древней поры давно стерты с лица Орнора. Как будто никто и не знает о них кроме книжных червей. Но оказалось, что в набожном Загорье, верном оплоте Матери Церкви, о законах предках не просто помнят, но и знают толк в них.
Отец Томас морщился после каждого произнесенного стариком слова. В былые времена сказанное означало костер для седого инквизитора. Да и для него тоже: Томас Велдон не вмешался, не помешал.
Лилит сняла тетиву с лука, не сводя с меня взора, и, вскинув оружие над головой, крикнула:
– Мести нет!
Люди Губошлепа одобрительно загудели, даже тонкоголосый крепыш. Злата жаждали все. Они окончательно приняли вергельд, и мне не придется платить за убийство Андара своей жизнью. А монеты – это пустяк.
Восточный край неба начал сереть, светает. Я облегченно вздохнул: кровавая ночь подходит к концу – и направился вслед удаляющейся к деревьям девушке. Необходимо поговорить с ней. Я должен убедиться, думает ли она на самом деле, что мести больше нет. Не очень-то хочется вдруг оказаться подстреленным спустя несколько дней. Чтобы она ни сделала в отношении моей персоны, горцы примут все, даже на золото плюнут. Я уверен в том. Но слова, какие нужно сказать Лилит, по-прежнему не шли в голову, и я остановился, обдумывая начало разговора. Стоит ли вообще говорить с ней о чем-либо?
– Где отродье Преисподней?
Мои сомнения разрешились после громкого возгласа отца Томаса. Сперва тень, потом все остальное. Я погнал от себя думы о разговоре с дочерью лесника, прикрываясь необходимостью узнать, что за дьявольское создание сеяло смерть средь нас.
Между людьми, столпившимися над мертвой тенью, пролегла незримая граница. Горцы сгрудились у ног тела, закутанного в черные одежды. Мы, то есть я, троица драгун во главе с Тейвилом и огбургец, стали напротив. Инквизиторы и Лилит держались особняком, в нескольких шагах от тени. С полдюжины запаленных факелов хорошо освещали мертвую.
– Держите руки и ноги, – произнес Томас Велдон.
Теперь понятно, почему церковники расположились в стороне. Понимая, чем может грозить неупокоенный мертвец, монахи предпочли проявить благоразумие. Но и крестьяне тоже не дураки.
– Ну же! – в голосе отца Томаса появились знакомые железные нотки. – Хватайте!
Приказной тон инквизитора подействовал. Крепыш назвал несколько имен, и над мертвой тенью склонились четверо, кто был потяжелее весом. Горцы нерешительно переглядывались. Велдону пришлось повторить свое требование несколько раз, прежде чем крепкие молодцы придавили ноги и руки тени к земле. Горцы очень боялись. Я тоже.
Вспомнилась деревня под Брандом, где сельский священник и деревенский сход вскрывали могилу упыря. До сих пор в дрожь берет, когда память рисует глаза вампира с почерневшими белками, преисполненные нечеловеческой ненавистью. Потом была девочка… Минуло всего семь ночей после той деревни, где я впервые столкнулся с неупокоенным мертвецом, и теперь умершие всегда будут вызывать опаску. По меньшей мере здесь, в подбрюшье Запустения, где смерть ещё не означает, что покойник не вцепится в глотку.
Я непроизвольно схватился за шпагу, выдвинув клинок из ножен на два пальца. Еще не рассвело, и восьмая ночь в своем страшном праве. Мне было действительно не по себе.
– Отец Криг, – продолжил Велдон, – с вас молитва. И кто-нибудь! Пригвоздите её к земле! Бить мечом нужно в сердце.
Старый монах склонил седую голову и, сложив в молитвенном жесте ладони, забубнил новую молитву. Томас Велдон переводил свой тяжелый взгляд с одного лица на другое, неспешно откручивая крышку выуженной из рясы фляги. Та самая отделанная серебром, из которой падало вино на девочку-упыря во время экзорцизма. Флягу вновь наполнили на хуторе Андара.
– У кого-нибудь есть меч на поясе и вера в сердце? – в очах инквизитора разгорался фанатичный огонь. – Лейтенант, может быть у вас хватит смелости?
Обнажив палаш, Тейвил вогнал его в сердце черной фигуры. Я напряженного следил за взмахом клинка, ожидая, что тень вскинется после укола железа, изогнет спину и зашипит, но она не дернулась. Драгуны и граф Геринген шумно и с явным облегчением выдохнули. Напряжение охватило не меня одного.
– Кровь Господа нашего, – отец Томас трижды смочил свое золотое Распятие красным вином и трижды осенил тень знамением. – Поверните ей голову и освободите от капюшона.
Горцы и мы снова не шелохнулись.
– Гард! – церковник обратился ко мне. Как и прежде, в общении со мной монах не держался уважительных манер; ну да черт с ним. – Она твоей рукой сражена! Тебе и снимать тряпки с её лица.
Логики в словах инквизитора я нашел, зато обнаружил на себе испытывающие взоры множества глаз. Если откажусь, то распишусь в трусости. Кровь и песок! Что за бред в голове? Какое мне дело, что подумают другие?
Однако я нагнулся к черной фигуре. Сердце учащенно билось, на лбу выступила испарина. Но мертвое тело было по-настоящему мертво. Я осторожно приподнял голову и снял с нее глубокий капюшон. Из-под черной бархатистой ткани выпали густые каштановые волосы. Похоже, я не ошибся, определив тень женщиной, когда услышал её предсмертный вскрик.
Лицо закрывала маска, тоже из черной ткани с прорезями для глаз и рта.
