Орчиха с проседью в черных волосах указала на дверь напротив себя:
– Там он.
Такой же низкий проход, и я снова поклонился. Центральную часть комнаты, где поселился Фосс, занимал покрытый картами стол. Сам бывший наемник сидел на кровати, у спинки которой дремал взведенный арбалет, а у изголовья – несколько клинков в ножнах. Вдоль стен аккуратным рядом лежали набитые заплечные мешки, пять аркебуз и столько же арбалетов. Штаб нашей экспедиции.
– Гард! – восклинул Оливер. – Я и не чаял тебя увидеть!
– А он взял и появился!
Фосс рассмеялся и попросил помочь подняться.
– Подсоби, – произнес он, – эта дряная слабость…
Я подал руку, и, вцепившись за неё, Фосс с видимым трудом поднялся.
– Дальше сам, – прошипел бывший наемник. Сделав нетвердой походкой три шага, он упал на стул. – Кровь и песок! Как дряхлый старик.
– Со мной прибыл отец Томас. Именно его святая магия вытащила тебя с того света. Может ещё чем-нибудь поможет.
– Хорошо бы, – Фосс дотронулся до шрама на шее, мотнув головой вправо и влево. – Морок почти закончил подготовку к походу. Завтра-послезавтра он вернется в становище, чтоб идти с Роем в Запустение.
– Без меня думали отправляться?
– Без тебя. Мы рассудили, что ты погиб. Той ночью напали дьявольские гончие, от них не уйти. Если только кто-то один не пожертвует собой… Тогда… Тогда они прекращают гон.
– Я не жертвовал собой.
– Знаю, – проинес Фосс и опустил взор. Он стал похож на побитую собаку. Я впервые видел его таким. – Прости, но с гончими только так. Или один, или все.
Мне вдруг захотелось, чтобы мы – я, церковник и лейтенант – задержались в пути на несколько дней. Чтобы люди кардинала Антуана ушли в Запустение без меня. Ведь я только инструмент для них, коим можно и пожертвовать. Давние подозрения о собственной роли в походе за перстнем вспыхнули с новой силой… Или один, или все… Не все вместе… Хотя без меня они тоже обречены. Но мое предназначение становится предельно ясным.
– Рассказывай, – Оливер попытался ободряюще улыбнуться.
Эх, Фосс, у тебя куча достоинств, но только не притворство. Чего не скажешь о воре, выросшем в Семиградье. Я отбросил на время все домыслы и начал обстоятельное повествование про то, что случилось с момента нашего расставания. Я ничего не таил и постоянно подчеркивал силу веры святого отца, лихость палаша Тейвила и Дар Герингера. Теперь я вижу в них шанс не только против ужасов Запустения: они не служат арнийскому первосвященнику, и вместе с ними я не окажусь в одиночестве средь людей кардинала. Уверен, что и Морок пляшет под дудку Фосса.
Повествование выдалось долгим. Появившаяся молодая орчиха затворила бойницы. На дворе окончательно стемнело. Тень, как мне казалось, затаилась сразу где-то за частоколом. Но сейчас больше волновала не она – я настроился на долгий спор с Оливером о троих новых участников похода.
– Ты хочешь, чтобы офицер из палаты Тайных дел следил за пленником с его странным Даром, а молитвы инквизитора отгоняли нечисть? – дымя трубкой, спросил Оливер. Ответить я не успел, потому что бывший наемник произнес. – Согласен.
– Согласен? – я не поверил услышанному.
– Да, – кивнул Фосс, – твои доводы разумны. У вас есть пара дней, чтобы перевести дух. Квартировать будете в доме Манрока. Сходи узнай, где вам постелят да и насчет ужина тоже спроси, а я над картами еще посижу. Поутру с лейтнентом загляни, потолкуем.
– Ладно, – я поднялся с табурета, на котором сидел во время разговора. – До завтра.
В помещении, где раньше сидели портнихи, сейчас у печи возились две женщины. Вкусно тянуло тушеным мясом. Ох, есть-то хочется! Однако женщины в мою сторону не взглянули. Да и ладно, хотелось выйти на улицу, чтоб в одиночестве обмозговать сговорчивость Фосса. Неспроста его покладистость! Нельзя допускать до секретной миссии чужаков, а он согласился. Значит, лишние глаза и уши из Запустения не вернутся. Как и вор…
Дважды поклонившись, я вышел на улицу и натянул на голову шляпу. Похолодало, я поправил шарф и закутался в плащ Ночь, как и день, выдалась безоблачной. На небе светили яркие звезды. Становщие погрузилось в темноту, которая лишь в нескольких местах разгонялась факелами. Но деревня орков ещё не спала, то там, то здесь слышались голоса.
Свернув за угол, я очутился в укромном месте. У глухой стены без бойниц, в тупике, огороженном с трех сторон запертыми сараями. В дальнем углу у поленицы темнела колода для колки дров. Я умостился на ней, чтобы еще раз все обдумать в тишине и покое. Память вернула к трактиру 'Гусь и окорок' и Антуану! Проклятый пепел! Как же угораздило тогда попасться на клятвенный крест! Второй раз за мою треклятую жизнь.
Вдруг повеяло холодом, и отнюдь не дуновением ветра.
Из темноты шагнула черная фигура. Тень!
– Здравствуй, Николас, – прозвучал знакомый голос.
– Алиса?..
Глава 32
Убийца
– Алиса, – повторил я. – Что вы тут делаете?
Магия обострила слух, усилила зрение. В семи или восьми футах стояла темная фигура с надетым на голову капюшоном и черной маской на лице. Я вскинул два пистоля, но в тень не разрядил. Потому как голос принадлежал Алисе Кайлер – племяннице кардинала Антуана.
Она приблизилась на два шага. Левый пистоль задрожал. Проклятый пелеп! Что, если предо мной не Алиса? Что, если это дьвольская уловка? По виску сбежала струйка пота.
– Не стреляй!
Дьявол! Но это её голос! Она подошла, уперевшись грудью в пару стволов. Тень медленно подняла руки и откинула капюшон, на плечи упали золотистые локоны; затем она сняла маску. Алиса Кайлер!
– Кто ты или что ты такое? – сдавлено произнес я.
– Я люблю тебя, Николас.
Кровь и песок! Оружие опустилось, дула пистолей смотрели на землю, а я отступил на два шага назад. Дальше не мог, мешала бревенчатая стена.
– Что ты сказала?
– Я… я люблю тебя.
Она говорила взволновано. Я непонимающее уставился на тень, превратившуюся в Алису Кайлер и признавшуюся мне в любви.
– Что происходит? – только смог произнести я.
Тень сняла перчатку с правой руки, осторожно коснулась моей скулы и провела пальчиками по щеке. Затем она поцеловала. Жарко, горячо впившись губами в мои губы. Я утонул в её поцелуе.
– Теперь слушай, – прошептала Алиса, отстранившись и чуть отойдя в сторону, чтобы видеть мои глаза. – Я действительно та, за кого себя выдаю. Алиса Кайлер, сирота и единственная племянница Антуана де Сош. С двенадцати лет пребываю в Тиме в девичьем пансионе при папском дворе, и с четыренадцати лет моя жизнь и душа более не принадлежат мне.
Она произнесла избитую фразу, какую часто бросали бывшие воспитанницы пансионов благородных девиц. Но в устах Алисы эти слова приобрели жуткий смысл:
