– Володя, идите спать…
* * *
…как омерзительно в России по утрам…
Впрочем, только ли в России? После вчерашнего – хоть в Занзибаре… баре… Ох, голова! Интересно, который час? Циферблат часов пляшет краковяк. Половина десятого, кажется. До завтрака – полчаса. Время утренней зарядки: седалгин в зубы, рожу под кран. Буду огурцом: зеленым, в пупырышках. Нам бы до ванной добраться… Сползая с кровати, обнаруживаю, что на сексодроме я не один. Хокку: «Посетите меня/В моем одиночестве/Последний… опал». Рядом мирно посапывает в меру симпатичная Евина дочь. Рыжая. Не жена. Местами обнажена. Местами – нет. Причем сочетание оных мест нефункционально и наводит оторопь.
Смотрю на себя. Убеждаюсь, что таки да. Гол как сокол. Это ничего не значит, ваша честь! Я всегда так сплю. У меня свидетели есть…
Насилую память. Безуспешно. Пытаюсь еще раз. В ответ страдалица-память лупит в затылок тараном. Того и гляди пробьет. Со стоном вваливаюсь в ванную. Аптечка. Седалгин. Запить. Морду под кран. Йез-з-з!!! Жгучий заряд мокрого прямо в душу. Сквозь слоистые туманы продирается луна. Тускло светит на поляны: плохо видно с бодуна. Память начинает помаленьку отдаваться доброй волей. Когда я вернулся, ваша честь, девица была уже в номере. Спала. Как попала? Небось дверь не запер по примеру Гобоя. А ей переночевать хотелось. Бедняжке. Или кровать понравилась.
Я ее разблудил. То есть разбудил. Это точно. А насчет «фрейдовской опечатки» – даю самоотвод. Не помню. Обидно. Что дальше? Я ее спросил, чего она хочет от жизни. А она сказала, что хочет есть. Я ей нашел какие-то сосиски, хлеб. Где нашел? Ну… где-то. А про холодильник, который битком, с лососем и икрой, забыл. Напрочь. Не привык я к таким холодильникам. Да, ваша честь. Она все съела. Тогда я налил коньяку. Обоим. Мы выпили… наверное. Ну не вылили же?! Потом… Нет, глухо. Стена. Как у Гобоя напротив сортира. Кирпичная. С выбоинами от пуль. Сор-тир, стрельбище. Кстати, а как ее зовут?
Нет, ваша честь. Не стену, а барышню.
Бреду вспять, наг и сир. Совершенно не стыдно. Общее одеяло сближает, сокращая стыдливость до мнимых величин. Мерзкий вопль мобильника пробирает до костей. Кидаюсь наперерез:
– Д-да!
– Скажите «Да» новой жизни!
И, прежде чем я обкладываю шутника в три слоя:
– Доброе утро. Ты уже проснулся, Снегирь?
– Настя? Ага… в смысле, да. Проснулся.
– А я тебе просто так звоню. (Вот радость-то!) Как живешь-можешь?
– Вроде живу. И могу. – Прислушиваюсь к ощущениям. Вру, конечно, еще не могу. – Хорошо, в целом. С народом увиделся, посидели. Гонорар получил.
На кровати ворочается, просыпаясь, рыжая. Лиса-оборотень. Лишь бы не ляпнула чего в голос – объясняйся потом с Настей!..
– Как борьба с зеленым змием? Кто кого?
– С переменным успехом.
– Да, кстати, первую главу я в издательство переслала. Вечером подтверждение пришло. Знаешь, Снегирь, у тебя в компьютере пока что-нибудь найдешь… В квартире, впрочем, тоже. Я уж плюнуть хотела, но они очень просили. Так что с тебя причитается.
– Погоди, Настя. Не так быстро. Я с утра соображаю туго. Какую главу, куда переслала?
– Первую главу твоего романа. Нового. Который ты больше года мусолишь, – принимается объяснять Анастасия. Медленно и раздельно, как малышу из садика для даунов. – Звонили из «Аксель-Принта». Просили выслать. Очень просили. Срочно. В рекламных целях. На сайт и для газеты. Висели на телефоне, пока я не нашла и не отправила. Душевно благодарили. Сказали, что я их очень выручила. Привет тебе передавали.
– Блин… Они что, совсем?..
– Погоди, Снегирь? Я сделала глупость?
Настя явно встревожилась. Черт меня за язык дернул! Она-то тут при чем? Это мои дела с «Аксель-Принтом». Сейчас с Гобоем разберусь по полной! Он у меня узнает, как наивным женщинам лапшу на уши вешать!
– Нет-нет, все в порядке. Ты молодец. Извини, бежать надо… Целую! Вечером перезвоню.
– Зубы почисти, прежде чем целоваться! От тебя перегаром даже по телефону разит…
– Извини, Настик, сейчас почищу. Да, я на денек задержусь, в издательстве. Дела образовались. Все, пока!
Оборачиваюсь. Бесстыжая лиса по-турецки оседлала кровать, завернувшись в простыню, и критически обозревает мою «ню». Закрадывается подозрение, что она тоже страдает склерозом. Это радует.
– What time is it now?
– A quarter to ten.
– Turn away, please.
– Why?
Несколько секунд она пытается найти ответ. Не найдя, пожимает плечами и решительно вскакивает. Простыня, шурша, ползет на пол. Ничего. Очень даже ничего. Мятая, правда, слегка.
А может, плюнуть на завтрак, завалить ее обратно, разгладить складки?
Однако у рыжей на этот счет другие планы. Белье, джинсы, пуловер. Спешит в столовую. И куда в нее столько влазит? Ночью есть хотела, сейчас хочет… Ночью?! А ведь мне в эту ночь ничего не снилось! Ни-че-го-шеньки! Ну-ка, проверим!
– Did you have any dreams this night?
– …???
Чувствую себя полным идиотом.
– Some dreams? Fantasy dreams? Another world?..
Пауза.
– You, Russian writers… You drink so much. It's impossible. It's fantastic!
Развожу руками. Задевая трусы, висящие почему-то на телевизоре. Очень кстати. Дурят тебя, Снегирь-птица! На манок берут. Вот и весь процесс.
…Через пару минут после ухода рыжей нашел на полу утерянный бэдж. С эмблемой «МакроНомиКона» в правом углу: когтистая лапа пожимает звездолет.
Вчитался.
Juliana Haslam
Fantasy writer
Sidney
Australia
А из-за закрытой двери голоском типичного лауреата «Хьюго» и «Небьюлы»:
– He is so sexy, he is so sexy…
Кинулся, открыл: никого. Коридор пуст.
Ни фига себе!
* * *
Гобоя в его апартаментах не оказалось. И ворота на замке. Ползу на лифте в штабной номер, по дороге заново переживая утреннее потрясение. Провел ночь с землячкой кенгуру! С почетной зарубежной гостьей! «МБЦ» эту Хаслам тискает, как ухарь девок, – не успевают на родине бабахнуть, а наш пострел везде поспел. «Сага Золотого Табаланга», о похождениях героического Сына Утконоса. Последний опус рыжей – «Стражи покинутых долин» – выходит буквально на днях. Кстати, читали мы кое-что из «Саги»: вполне пристойно для дочери шамана. Если даже переводом текст не испортили… Надо будет вечерком снова подкатиться, книжку с автографом подарить, в гости зазвать. Только пить поменьше, во избежание. Обидно, понимаешь…
Седьмой этаж. Приехали. Безмолвный коридор. Картина «О поле, поле, кто тебя…». На полу – шеренги пустых бутылок, окурки. У поверженного фикуса чахнет десятилитровый огнетушитель ОХП-10 с надетой набекрень бейсболкой. Штабной номер. Пинаю ногой незапертую дверь. Внутри – сонное царство. Лишь красноглазый упырь-оргкомитетчик с хипповским хайром вяло тычет в клавиши компьютера.
