Это творения оруженосцев – хаотики.
Недостаточность тиража.
Незавершенность воплощения.
И рыцарь, слава и гордость Ордена Святого Бестселлера, наивно взявший долгую передышку, рушится в аморфную, кипящую массу. День за днем. Сон за сном. Спасение одно: начать собственный текст. Вернуться на круги своя: контракт-заказ, аванс, рекламный абзац в прессе: «Известный писатель-фантаст Имярек приступил к работе над новым…» Ты снова в колесе, но в колесе обжитом, чуть ли не уютном. Жаль только, срок передышки становится короче с каждым годом.
Жаль.
– Но Влад рассказывал… Вы же бросили! Перестали!
Сейчас она спросит: как?
– Почему?!
Удивительный вопрос. Эта девочка – первая.
– Настя, я спрашивала у вас: любите ли вы Влада?
– Да. Вы спрашивали…
– Это было очень важно для меня. Любящий человек – опора для любимого. Банально, да? И тем не менее… Но иногда – камень на шее, влекущий на дно. Удавка, за другой конец которой может взяться кто-нибудь посторонний.
Ты будешь рассказывать дальше, королева моя? Ты рискнешь?! Это дурно, скверно, не по-королевски: пугать юную принцессу державными страхами, показывать коллекцию ядов, водить на экскурсию в пыточную…
Ты понимаешь, что делаешь, королева?
О да, ты понимаешь.
Кто, если не ты?
* * *
Боль – серебряный голубь.
Клюв его ярко-алый,
В черной бусине глаза —
Ночь, бессонница, бред.
В ране он копошится,
Тихо, томно воркуя,
Боль – серебряный голубь.
Не люблю голубей.
…Он был обаятелен. Галантен. Предупредителен. Располагал к себе, вызывал доверие. И даже удивительная привычка именоваться Книжным Червем, – «Книжный я! Книжный!..» – абсолютно не смущала Царицу Тамару. «Я вас вычислил! – смеялся он, шутливо грозя пальцем, неестественно длинным и гибким. – Знаете, как в анекдоте? Карту составил, флажками обложил. Очень уж хотелось увидеться. С той, кто все это придумал, создал. За наше знакомство!» Вино было терпким, густым, в букете напитка жар июльского солнца сливался с радостью жизни, обещанием чуда…
Он сделал ей предложение. Как бы между делом, а вернее – между третьим и четвертым бокалом, но королева сразу ощутила: вот оно, главное, ради чего он потратил кучу усилий на поиски. Он знал способ остановить процесс. Способ простой и действенный. Она должна убить Авельома, Сероглазого Короля, главного героя романа «Безысходная боль». Убить здесь, внутри, своими руками, – а не там, дома, на бумаге или дисплее компьютера. Яд. Сталь. Огонь. Что угодно – метод не имел значения. Но – собственноручно. И белка по имени Тамара Польских вырвется из колеса, сердце локуса перестанет биться, а он, милый, милый Книжный Червь, наконец обретет спокойное пристанище в кляксе, которая теперь будет сохнуть в тысячу раз медленнее.
Она думала долго. Изнурительная гонка со временем. Поджимающие сроки. Наступающий на пятки процесс. Получить передышку, шанс, возможность собраться с мыслями, перевести дух… Она была уверена: Червь не врет. Это сработает.
Но…
Первая строка, первый абзац текста, первая глава. Зачатие локуса. Первое явление рыцаря – и непременная смерть, избежать которой не удавалось никому и никогда, хоть дюжину премий под подушку затолкай. Искупление? Рождение? Зачать можно и в грязном подвале, наспех, в объятиях пьяного сантехника… Речь о другом: у будущего ребенка, однажды уходящего из матери в свою собственную жизнь, есть сердце. Центр кристаллизации. Пуп Вселенной.
Главный герой.
Без него творение превратится в медленно, очень медленно загнивающий труп, где теплится противоестественное подобие жизни. Зомби с черной дырой в груди. Мертвечина.
В трупах заводятся черви.
В трупах книг – Книжные Черви?!
Habent sua fata libelli[Книги имеют свою судьбу (лат.).].
Своими руками убить человека… Человека? Опомнись! Это плод твоей больной фантазии… Пусть! Частица вложенной души – и ее огнем? Металлом?! Ядом?! Он уже не принадлежит тебе, у него отдельная жизнь, ты не вправе… Ха! Не вправе?! «Я тебя породила, я тебя и убью!» Убью – в обмен на нужную как воздух передышку в изматывающей гонке. Обеспечу Червя «столом и домом» на многие века. О, возможность спокойно спать по ночам, не считая недели и дни, оставшиеся до…
Не слишком ли велика цена, королева?
Не знаю.
Идя на очередную встречу, будучи готова согласиться, она отказалась.
«Выпьем за тебя, упрямица. И посмотрим на меня. Смотри! Не смей отворачиваться! Я вечно голоден, я одинок, у меня нет друзей, я вынужден раз за разом скользить через хаотики (а ты знаешь, что это значит!) в поисках новой, еще не засохшей кляксы, но скоро и она становится непригодной для меня, и вновь, снова, опять… Это ад, королева! Мой ад. Хочешь стать такой же, как я? И Червь был рыцарем. Давно, очень давно. Пыжился, раздувал грудь, из штанов выпрыгивал… Помнишь, у Андрея Белого: «В нас – рой миров. Вокруг – миры роятся. Мы станем – мир. Над миром встанем мы. Безмерные Вселенные глядятся в незрячих чувств бунтующие тьмы…» Погляди на меня теперь! Бог?! Ха! За все надо платить, королева. Мечтал парить орлом? – поползай червем. До скончания дней. Хочешь этого? Нет? Тогда убей его! Убей, дура!..»
Ей стало страшно. По-настоящему. Ну что ты упрямишься, Царица Тамара? Всего лишь крупинка яда, пущенная издалека стрела, толчок в спину на краю обрыва… Тебе даже не придется смотреть ему в глаза. Пиши дальше, веди мертвого, как живого, – так даже интереснее, можно круче завернуть сюжет…
Нет.
«Пожалеешь, королева. Ты еще пожалеешь…»
Нет.
«Нет?»
Она опаздывала! Впервые процесс зашел у Польских дальше обычного. Начало третьего круга. Когда, проснувшись, люди не могут вспомнить: что же им снилось?! – а память все шарит вслепую, раня пальцы и отказываясь признать поражение. Близкие люди. В первую очередь территориально близкие, – но так уж повелось, что в одной квартире с рыцарем Ордена…
Их ждали. Не ее. Мужа и дочь. Тех, кого третий круг накрыл в первую очередь. Тамаре не хватило всего нескольких дней, но эти дни стоили вечности. Седые волосы не в счет. Если б только волосы…
Мужа с дочерью хватали сразу по появлении в локусе. Флажки Червя сработали отменно: местонахождение квартиры Польских было вычислено с дотошностью педанта. Там постоянно дежурили солдаты Благой Инквизиции. Королева сама создала мир, где в изобилии имелись виртуозы пыток. И сейчас проклинала собственную изобретательность. «Шершавый ослик», «Мешок-с-котом», «Жилистая Дева». Тамара Юрьевна, со всем арсеналом замечательных премий-артефактов, узнала об этом не сразу. А узнав, как назло всякий раз «промахивалась» по времени, не успевая прийти на помощь.
