Страшный удар земли метнул нас в небо. Тут же – ещё удар. Вижу, как щит из корабельной обшивки сносит верхнюю часть «Тигра-13», как топор – край консервной банки.
Ощущаю, что лечу. Прямо в полёте – ещё удар!
Мощнейший удар! Ломающий, убивающий. Будто в меня Ил-76 врезался.
Всё!
Нет. Не всё!
Реву от ярости и злости. От боли, которую не могу стерпеть. От нехватки воздуха. Я задыхаюсь, не в силах втянуть хоть глоток воздуха – рот и нос перекрыты.
Спину и одну ногу – печёт. Ничего не вижу. Руки – не слушаются. Хриплю, выпуская из лёгких последний воздух, сжимаюсь, толкаюсь. Встаю на четвереньки, выпячивая вверх задницу. Что-то стекает, сваливается со спины, с ног, с плеч.
Раскачиваюсь, раздёргивая придавленные руки. Наконец – смог освободить одну руку.
Вовремя вспомнил, что именно на ней у меня – клинок. Я бы смог. Зарезать себя, ткнув клинком в глаз. Смог же сам себе крематорий организовать.
Осторожно веду бесчувственной рукой. Ткнул чем-то в глаза. Этим – содрав с глаз, вместе с ресницами, бровями и кожей, то, что глаза мне закрывало.
Слепну сразу же – от яркого света. Жмурюсь, щерюсь. Вижу! А когда вижу, чем придавлена рука – освобождаюсь. Надо было не вверх и на себя тянуть, а – вниз и влево. Балка это какая-то.
Клинок – погас. Опа! Он – работал! А почему нейросеть, такая уже привычная, фоновая – молчит? Непонятно.
Щупаю лицо. Сдираю с него маску респиратора, наглухо забитого землёй, вдыхаю воздух – до боли в рёбрах, до головокружения.
– Живой! Щука! Живой! – хриплю я. Булькая горлом – смеюсь. – Я, гля, живучей таракана!
Стою на коленях. Вокруг – ад. Горящий лунный кратер. В аду. Наверное, так выглядел эпицентр Хиросимы?
Кругом – огонь. Даже небо – красное. А не привычно голубенькое, как сладкоголосый певец.
Жжёт. Это моя дырявая броня раскалилась так, что меня – печёт. Нет, не мечусь как угорелый. Ясно же, что я схватил гамма, сигма и прочих египетских букв столько, что ночью мне фонарик не понадобится. Человеком-пауком не стану, не верю, а вот что мясо начнёт с живого слезать лохмотьями – верю.
Потому – не спешу. Как нам говорил сержант-инструктор в учебке? Если вы схватили смертельную дозу радиации – проситесь на передовую. Охереть и погибнуть в атаке, в полный рост на пулемёт – проще. И не так больно. Да и для народа полезнее. Чем ухаживать за нами, гниющими заживо.
Разум ухватился за слово «нами». А где остальные? В одну каску даже подыхать тошно. Да, шлема на мне нет. Как и волос. Теперь – везде, а не только проплешина на затылке.
Поднимаюсь. Меня штормит. Стучу рукой по медблоку. Дохлый номер. А плазменная кромка клинка – пашет. Чудно. «Кабши» тоже молчит. Нейросеть… попыталась что-то изобразить, мельтешение помех и «белых мух» в глазах, но тоже увяла.
Ладно, как-то же жил три десятка лет без этих калькуляторов в голове?
– В-в-ваня-а-а! – хриплю я пересохшим горлом.
Это я увидел знакомый металлический сапог пятьдесятбезразмерного номера. Торчит из песка и обломков, как дымоход землянки.
Подбираю какую-то гнутую железяку, используя наработки старика Архимеда – сваливаю в сторону обломки. Роясь, как собака, отбрасываю землю, раскапываю спину, задницу и затылок шлема друга. Стучу ему в затылок той самой железкой.
– Есть кто дома? – вкрадчиво спрашиваю.
Ваня весь пошёл волной, как судорогой. С облегчением выдыхаю, падая на колени.
– В-в-вставай, бессмертная недвижимость! – хриплю я. – Не в-в-вовремя ты привал з-з-затеял.
Но встаёт Ваня эпично. Песок сыпется ручьями. Тоже поднялся только до коленопреклонённого положения. Стучит руками по своей башне. Потом снимает шлем.
– Живой? – спрашивает он меня. У Вани – кроваво-черная полоса засохла от носа к подбородку, а от ушей – за шиворот.
– Ты з-знаешь, – говорю я ему, – умирать к-каждый день – очень п-плохая привычка. А с вредными п-привычками надо б-бороться. Как с курением и пьянством.
Ваня кивает, пытаясь оживить своё оборудование. И мне надо. Но я даже пальцем пошевелить не хочу. Потому как не могу.
– Остальные? – спрашивает Ваня.
Мотаю головой. Ваня встаёт, подходит, рывком за воротник ставит меня на ноги, а сам начинает крутиться на месте.
Карабин ищет. Я тоже свой огнемёт искал. Только обрывок шланга мотается на поясе. И «бак» с огнесмесью – тоже решил пожить у родителей. И игольник – последовал их примеру. Так что врага будем встречать как макаки – красными труселями. Раскалёнными ядерными пожарами. И камнями будем в них кидаться, как истинные пролетарии. Что во всех странах – пролетели.
Ваня перестал метаться, замер, как прислушиваясь к чему-то. Руками так – медленно – водит, как ушуист-самоучка. Если сейчас в позу аиста встанет – умру со смеху, до того как стану радиоактивным зомби.
Трясусь от смеха. Но – молча. Просто мне подумалось, что надо артефакты поискать в этой Зоне. Смешно же? Мы теперь – сталкеры.
– Ладно! – махнул рукой Ваня. – Что мы, «Тигра» не найдём? Не зажим контакта, небось!
И то верно. Встаю, упираясь на ту же железку, как на посох странника. И точно. Нашли «Тигра». И Эхра соответственно. Пока откапывали исковерканный шагоход, пока Ваня своими чудо-когтями разрывал броню кабины – Асара сама на нас вышла.
Мы оба сразу же забыли про Эхра, а точнее – забили. Кинулись обнимать девушку.
– А вы что нейросеть не перезапустите? – спрашивает она.
Смотрим с Ваней друг на друга. Потому что – тупые! Вот почему!
Тупые, но радостные – Асара вообще без видимых повреждений. Даже юбочка на месте. Хоть и изрядно выпачкана, подпалена и изорвана. Ну, чудо, а не связистка!
Чего не скажешь об Эхре. Кабину мы всё же вскрыли. А там – Эхр, завязанный в узел самого себя. И головой вниз. Часть креплений не выдержали ударов, вот его и завязало узлом, пока мотало по земле. Это лёгкую Асару, как пылинку, сразу задуло в щель, да и пронеслась вся буря над ней. А «Тигр» мотало до последнего вздоха ядерного урагана.
Достали нашего соратника. Когда вставляли ему плечо обратно в сустав – Эхр очнулся от боли. У него ещё и запястье сломано. Соображаем шину. Ваня, как резчик по… всему – режет лубок, Асара лишает себя последней скромности – юбка идёт на привязывание руки Эхра к шине, а всей этой конструкции – к шее нашего лучшего танкиста.
После этого допили последнюю воду из фляги Асары – по два глотка получилось. В случае Вани – один, маленький-маленький глоточек. И, как и положено былинным героям, сели думу думать. И затылки чесать. Задавшись извечным вопросом: «Чё делать?»
С тем, кто виноват – не заморачивались. И так ясно: сами и виноваты. Надо было чётко выполнять поставленные задачи, определённые приказом командования, не проявляя инициативы – не пришлось бы сейчас думу тяжкую думать. Уже сгорели бы в том пламени до неба, что стоит над центром Портового.
