Я откинулся на спинку противоперегрузочного кресла. Проглотил заготовленные слова, что я не вызывал огонь на себя, а тупо и очень самонадеянно хотел завалить чемпиона. И как он завалил меня! В чем тут доблесть? Что вы там увидели?
Но – не сказал. Потому что уже другое занимало моё сознание. Так крепко заняло, что вышибло оттуда всё остальное! Эти двое, а судя по росту – все четверо, лично знали легендарного Основателя.
А? Каково? Сам в шоке! Говоришь, история – удел пыльных архивов? Эти люди помнят то, что утеряно даже в архивах! Прикинь!
– А каким он был? – прохрипел я. Горло схватил неожиданный спазм. – У вас не осталось записей?
Они оба заулыбались. Протягивают мне на ладони голограмму телячьего взгляда Вани.
– Твой друг – точная копия молодого Основателя. Один в один. Зачем тебе запись, если ты его можешь даже пощупать?
– А почему соратники Основателя переметнулись на сторону вольных? – спросил я.
Братья переглянулись, перемигнулись, улыбаясь:
– Мы не переметнулись. Мы служим только Основанию. Потому твои карманные вольные чуть не кинулись на нас. Ты совсем дикий, Вадим? На нас же Длань Основателя!
И они мне показывают на вплавленный в шлем отпечаток ладони. Как у урукхаев на шлемах был белый оттиск ладони Сарумяна.
Вопросов было так много, что я не смог задать ни одного. У меня голова шла кругом. И не только от низкой гравитации.
Четверо паладинов императора одного из самых значимых орденов – ордена Длани Основателя, судя по росту – вполне могли и не соврать и на самом деле лично знать императора. И вот эти допотопные динозавры не только свободно шляются по пространству вольных, с которыми насмерть закусились накануне, но и лично прибывают за мной. На хрена? Что, гля, происходит?! Не понимаю!!!
Меж тем мы приблизились к огромному планетоиду станции, поверхность которой зияла пробоинами, была местами вздута внутренними взрывами, вся сверкала сваркой и плавкой. По поверхности станции ползали жучки плавочных постов и ходили муравьишки космомонтёров. Паладины надели шлема. Я тоже напялил дыхательную маску, что была в аварийном ящике этого челнока.
Шлюз станции, к которому мы летели, зиял рваной раной. В эту громадную пещеру и вплыл наш челнок. Система предупредила, что за бортом нет атмосферы, убедилась, что все живые на борту обеспечены автономностью жизнеобеспечения, начала откачку воздуха из шаттла.
Мусор и обломки в шлюзе были убраны, но гигантский ангар ещё нёс следы жаркого боя – оплавленные, погнутые взрывами толстенные стены, каверны в полах, обломки оборудования, оставшиеся торчать из своих консолей. Энергетические створки шлюза тоже не работали. Освещение было только аварийное, да и то через один светильник. Гравитации тоже не было. Пришлось идти по тонкой и липкой смоле магнитной сцепки ботинок «Кабши» с полом шлюза.
Зашли в ещё один шлюз. Маленький. Смотрю на следы скорого, не очень аккуратного, торопливого ремонта. Зато слышу шум шлюзования. И притяжение появилось. Во мне снова есть вес. Не такой, как обычно, я стал вполовину легче, но это всё одно лучше, чем невесомость. Отсутствие верха и низа, отсутствие во мне веса мне причиняет непереносимый дискомфорт. Особенно бесит состояние лёгкой эйфории и постоянное ощущение падения. Бесит! И пока не испытал невесомости, не знал, что у меня на неё такая аллергия. Все нервы сыпью покрылись. Череп изнутри чешется! Хорошо хоть не чихаю. Чихать в дыхательной маске – себе дороже!
Идём бесконечными коридорами, помещениями, ангарами, складами. Видно, что срезаем путь через абордажные проломы в стенах. А как иначе? Никакой внутренний транспорт станции не работает. Какой транспорт, если герметичность не во всех полостях восстановлена? Если освещение не всюду подано, гравитация имеется лишь местами? Через некоторые коридоры, ставшие колодцами – переплываем, а не перепрыгиваем.
Мои сопровождающие вновь стали молчаливыми стальными големами. Шлёпают рядом да пыхтят в рацию. Слишком много вокруг людей. Станция – как сахарная голова на муравейнике, сплошь облеплена людьми, как муравьями. И внутри – тоже. И людей этих – много. Очень и очень много! Если судить по субъективным моим ощущениям сопоставления внешнего вида станции и тому, сколько мы идём и идём, идём и идём, но никак не придём – станция как Москва и Нью-Йорк вместе, да ещё и свёрнутые в колобок. Это сколько же джоулей и мегаватт энергии пожирать будет эта махина, когда восстановят энергоснабжение? Я не знаю таких цифр. Я даже не могу себе представить, сколько киловатт пожирают эти повсеместные силовые поля и искусственная гравитация! В тех местах, где питание не было восстановлено – мы могли летать. К полу тянуло очень и очень слабо. Несмотря на громадные размеры станции.
Нет, в памяти моей была вся эта информация по всем этим силовым, энергетическим полям, генераторам полей. Но сплошь прикладная. Я знаю, как их чинить. И как ломать. А вот принцип их работы мне неведом. Это называется технологической безграмотностью? Нет? Точно! Забить! Я заметил, что тут у всех – узкоспециализированный подход. Может, это и верно. Всё знать – голова лопнет.
Мы вошли в какой-то сектор станции, который был разительно отличен от предыдущих. С облегчением снял маску и вздохнул полной грудью чистый и сухой воздух системы климат-контроля. Было не понятно – восстановили этот кусок станции, или тут просто не было боёв. Но тут было всё чисто, аккуратно, цело и даже красиво. По-своему. Если считать эти прямые линии с треугольным уклоном – красотой. Ровный неяркий свет лился со световых панелей и световых сгустков газа, жмущихся к углам. Расцветка пацанская – черное и бордовое. Трёх белых параллельных полос не хватает на чёрном. В этом сегменте не было не только грязных и неопрятных работяг, вообще не видно никого. Зато есть почти нормальная гравитация, полноценное давление чистого воздуха и нормальное освещение. И оборудование работало. Двери исправно открывались перед нами и закрывались обратно за нашими спинами. Свет становился ярче при нашем приближении и затухал обратно, когда мы проходили. Камер видеонаблюдения я не видел, но взгляд на себе ощущал.
И вот мы подошли к дверям. Треугольным таким. Тоже – красное и чёрное. Вдоль стен – кресла для ожидания аудиенции. И два швейцара под дверью. Оба – также – три метра, в толстенной броне, украшенной многочисленной резьбой и следами многочисленных ремонтов. Каждый такой след – как медаль «За боевые заслуги». Означает, что владелец доспеха был в очень серьёзной передряге, толстенная броня силового доспеха была пробита, воин был на грани гибели, но выжил. А значит – победил. А за тысячу лет, которая понадобилась, чтобы вымахать до трёх метров, боёв таких было немало. В руках у этих высокотехнологических рыцарей – алебарды. Как у настоящих швейцарцев-швейцаров. Только эти топоры на длинных рукоятях – из адамантового сплава и силовые. Наверняка! А что им, вечным и основательным, – мелочиться? Клинки гудят переполняющей их энергией.
Швейцары – кивают шлемами. Я – тоже киваю. Только потом понимаю – да кто я для них? Они приветствуют своих собратьев – рыцарей за моей спиной, а не меня, крестьянского сына. Неудобно стало. Бывает.
