В 11-м «Б» алгебра стояла последним, шестым уроком. С одной стороны, шестой урок легче первого, потому что он – заключительный, с другой, ученики уже ни на что не способны от усталости, и ему остается выслушивать сальные шуточки Успенского по поводу вчерашнего выпуска «Дома-2».
Ларин поднялся по школьным ступеням старого, дореволюционного здания школы. Поговаривали, что при царе Николае Втором тут располагалась охранка, типа сегодняшнего ФСБ, высокие пятиметровые потолки, сводчатые арки, лепнина, колонны на входе, – здание выглядело монументально, но… состояние его, даже несмотря на статус исторической ценности было плачевным. Стены осыпались, лепнина отваливалась, ступени внутри школы трескались и скалывались, – школа разваливалась в буквальном смысле слова и никто не обращал на это никакого внимания.
В дверях его встретила Надежда Петровна Комарова, высокая, одетая в строгий костюм, неопределенного возраста женщина, занимавшая должность под названием «вечный завуч». На данный момент, Ларин точно это знал, – она пережила шестерых директоров, поочередно сменявших друг друга на протяжении последних двадцати пяти лет. Надежда Петровна мечтала стать главной в школе, но ее… не назначали. Почему? Она и сама не знала. Такое встречается сплошь и рядом: человек, наиболее достойный и компетентный в той или иной деятельности, работает до пенсии, и никакая сила не может продвинуть его на последний пьедестал.
– Дмитрий Сергеевич, здравствуйте! У вас урок через десять минут, опаздываете, голубчик.
– Почему опаздываю, точно в срок, – ответил Ларин, разглядывая ее непроницаемое лицо с розоватыми тенями на щеках.
– А подготовиться, стереть доску, проветрить класс после предыдущего урока, цветы полить, в конце концов! – она не отчитывала его, менторский, начальственный тон был ее обычным способом вести разговор. «Наверное, она и в комитете образования так общается, – тогда понятно почему ее не назначают», – мелькнула мысль у Ларина.
– У меня все расписано по секундам, – ответил он, чуть улыбнувшись.
– Стенгазета тоже расписана? – спросила она, показывая, что помнит каждую мелочь, запятую и каждый гвоздик в этой школе. Такую Скоков пранкерскими штучками точно не проведет.
Ларин рассчитывал сдать стенгазету вчера, эту проклятую стенгазету о бережливости, он обещал подсчитать с учениками 10-го «Б», сколько деревьев можно спасти в масштабах одной школы, если перестать раскачиваться на стульях, вырезать на партах инициалы, а также иногда сдавать макулатуру, полученные сведения красочно изложить на двух листах ватмана, снабдив цифры понятными и доступными художественными образами; но вчера, – «клянусь прахом… я занимался другими делами, совсем другими».
– Обещаю… завтра, это мой прокол, – сказал он.
– Видите ли, Дмитрий… – начала она и Ларин подумал, что цветы полить теперь точно не успеет. – Вы как будто игнорируете…
– …Надежда Петровна, простите, не успел. Каюсь. Жена рожает, я вчера…
Она слегка покраснела. Но только совсем чуть-чуть, нисколько не почувствовав неудобство, просто легкий укол. Румянец, выступивший на щеках, подсказывал, что у нее самой детей нет и собеседник, возможно, каким-то образом знает об этом.
– Поздравляю, Дмитрий Сергеевич! Тогда, конечно, не спешите, но в ближайшее время… после того, как… вы же знаете, стенгазета нам нужна. А поручить больше некому, раз вы взялись.
Придется Скокова просить, – подумал Ларин.
– Ну бегите, а то цветы не успеете полить, – сказала Комарова, поправляя на голове башню из волос.
«Везет кому-то, – подумала она. – С другой стороны… столько мороки с этими детьми… и расходов, – никакой зарплаты не хватит. Интересно, как он справляется, ведь на зарплату учителя жить семье невозможно».
– Спасибо, Надежда Петровна, – ответил он.
Она проводила его взглядом до ступенек на второй этаж, покачала головой. Хороший парень, этот Ларин, жаль его, – иметь такой потенциал и растрачивать его впустую… Жаль.
Скоков заметил полу пиджака, мелькнувшего за колоннадой, когда Ларин уже скрылся на лестнице. «Раз на месте, значит, все нормально», – подумал он. Волнение немного улеглось. Математика последняя. Теперь Скоков ждал этот урок как никакой другой.
Любые две прямые в геометрии Римана пересекаются, – подумал он. Так и мы. Рано или поздно, это должно было случиться.
Ларин открыл дверь в кабинет и, вместо того чтобы войти в кипящий по обыкновению рой учеников, оказался в прохладном, тихом классе. Пятый «Б» вопреки ожиданиям, являлся совершенно загадочным, необъяснимым, удивительным классом. Другое поколение, думал Ларин, оно другое даже по сравнению с одиннадцатым, этими прыщавыми детьми, у которых только и разговоров что о выпивке и сексе.
Пятому классу ничего не нужно, апатичные, отстраненные, холодные и при этом умные. Он чувствовал, как иной раз у него на загривке шевелятся волосы от их ответов, совершенно поразительных, точных, словно высеченных в граните, тем более это впечатляло, потому что речь шла о программе математики за пятый класс.
Иногда он давал им олимпиадные задачи, например, такую: «Проехав 1 км и еще половину оставшегося пути до почты, почтальону осталось проехать 1/4 всего пути и еще 1 км. Чему равен путь почтальона?». С виду легкая, но ее решение гораздо сложнее условия, но кого бы он не вызывал к доске, неизменно получал правильный, словно запрограммированный ответ. С учетом того, что Ларин запрещал пользоваться планшетами и телефонами на уроках, подсмотреть решение невозможно. Дети не выказывали ни малейшей радости по поводу правильного ответа, не огорчались неудачам, таковые, конечно тоже случались. Странные двенадцатилетки вызывали у него чувство архаического, первородного страха.
Внезапно он вспомнил, что его сыну тоже вот-вот исполнится двенадцать, и… Олег тоже такой, – подумал Ларин, глядя на сосредоточенных, замкнутых, рассевшихся в абсолютной тишине учеников пятого «Б», – одинокий, гениальный, такой юный и одновременно старый.
– Ответ шесть километров, – не вставая с парты, сказал Юра Наумов, маленький худенький мальчик, по комплекции соответствующий первокласснику. Не поднимая руки, ничего не вычисляя, – просто произнес правильный ответ.
Никто в классе и слова больше не произнес. Обычно, когда кто-то выскакивает с ответом, сразу начинают склонять на все лады, обзывать, чуть ли не клеймить. Здесь же никто не повернул головы.
Ответ есть. Он верный. Кто-то в этом сомневается? Нет.
Наверное, это… дети-индиго в полном составе пытаются привить мне комплекс неполноценности, – подумал Ларин.
Но, ничего подобного. Никто из них и не думал высказывать недовольство легкой (для них) школьной программой. Чем это объяснить? Тем, что многие (если быть точнее, то все), с двух-трехлетнего возраста не расстаются с гаджетами и планшетами? Вполне может быть. Почти не общаясь между собой, они не испытывают друг к другу ни вражды, ни дружбы, ни злобы, ни радости, – с одной стороны, проводить уроки в таких классах сродни отдыху на песчаном пляже, с другой…
