Накануне пожара Олег Викторович пришел к Клаве. Ничего не сказал, постоял рядом, опустив голову, и в молчании было все: и что любит, и соскучился, и хозяйство в упадке…
Тоже ни слова не говоря, Клава собрала узелок с пожитками и вернулась обратно, под мужнин кров. Боялась сплетен, но никто ее возвращения не заметил – весь город занят был передачей сводок с места происшествия: где загорелось, как спасали, как один чудак выбросил с девятого этажа любимый фикус в кадке, едва не убив пожарного, и тому подобные важные сведения.
Три дня прошли спокойно, даже мирно; потом Богдана снова дала себя знать, устроив за ужином безобразную сцену. Не желала, видите ли, есть кашу, швырнула миску об пол, билась головой о стену: уморить хотите сироту! Только Клавдия на этот раз не растерялась, и не вспылила, и не огорчилась, а тихо и спокойно сказала Богдане: «Будет с тебя. Поглумилась, и хватит. Теперь я хозяйка. Иди по доброй воле в техникум. Может, жизни научишься».
Богдана бросила на мачеху полный ненависти взгляд – и убежала из дому, на прощанье так хлопнув дверью, что посыпалась с потолка известка.
Всю ночь где-то пропадала.
И наутро не вернулась. Не вернулась и к вечеру, зато прибежали, запыхавшись, два одноклассника – дескать, утонула Богданка. Утопилась. Вот ее сумка. Бросили Клавдии под ноги светло-розовую клеенчатую сумочку, которую Богдана имела обыкновение носить через плечо. И убежали.
Клавдия сама не поверила и мужа успокоила: придуривается девчонка. Издевается. Пугает. Тем не менее Олег Викторович поспешил в милицию, и вскоре Ольшаны разве что на ушах не стояли: искали Богдану.
Мальчишки, приведенные в участок, рассказывали каждый одно и то же: Богдана, доведенная мачехой до отчаяния, прыгнула в омут. Омут в местной реке действительно имелся: на дне били ключи, и в самый жаркий день самый опытный пловец мог быть затянут в воронку или погублен судорогой, уж как повезет. А теперь стоял апрель, лед недавно сошел, и, конечно, оказавшийся в омуте человек имел малые шансы на спасение.
Вызвали водолазов. Обшарили дно, но ничего не нашли, кроме правой Богданиной туфли. Туфля, говорила Клавдия мужу, еще не доказательство: туфлю могла бросить в пруд, а сама – на поезд, деньги-то у нее водились… Кстати, метрика пропала вместе с Богданой. С документами, значит, топиться пошла.
Милиция приходила домой и в школу. Изучали быт семьи, расспрашивали соседей и Богданиных учителей; соседи, может, и наболтали лишнего, а вот учителя все как один подтвердили: девчонка была тяжелая, своенравная и психованная. Еще родная мать ее избаловала: ну зачем ребенку настоящие американские джинсы?! А Клавдия Васильевна стояла на своем: за приключениями поехала. Веселой жизни искать. Может, еще вернется.
В милиции и дольше бы мурыжили, но прибежал однажды один из мальчишек-»свидетелей» с потрясающей новостью: видел у реки Богдану. Ходит при луне мокрая, волосы распущены, и в волосах водоросли; клянется найти проклятую мачеху и утопить…
После этого дело о самоубийстве было тихонько закрыто. Богдану объявили в розыск как пропавшую без вести.
Олег Викторович не знал, куда себя девать. Бродил по дому как потерянный; Клавдия не отходила от мужа ни на шаг. Утешала, отвлекала мелочами, чуть не кормила с ложечки; вернется, уговаривала, твоя Богданка. Попутешествует, поумнеет и вернется; жизнь научит. Жизнь – она лучший учитель…
А поскольку оставаться в Ольшанах супругам сделалось невозможно, то Клавдия нашла себе работу в Харькове. Хорошую работу, бухгалтером на заводе; год прожили в общежитии, потом получили однокомнатную квартиру. В первое время Олег Викторович тосковал о своем ПТУ, но связи ведь остались, а город строился, расширялся, и опытному человеку дело найти не так трудно…
И зажили супруги спокойно и счастливо, душа в душу.
Только слесарь-пьянчуга, живший в рабочей общаге напротив, клялся последним шкаликом, что не раз видел на подоконнике супружеской квартиры огромную кошку, полосатую, серо-бурую. Кошка – размером со взрослую немецкую овчарку – вылизывала когтистую лапу и улыбалась, и во рту ее вроде бы светилась золотая искра…
Но что с пьянчуги взять?
Сердоликовая бусина
1
Черепом играть в футбол не так и удобно. Легок слишком, да и кость, особенно старая, – не резина, не каучук. Удар точно не рассчитаешь, улетит – ищи в кустах! К тому же недолговечен череп, в лучшем случае на две-три игры хватит.
Тем не менее играли. Как и полагается – с криком, с лихими ударами по ногам, с отчаянными свистками судьи. Разгорячились, сорвали майки, растерли первую грязь по покрасневшим лицам.
Крепкие ребята, археологи!
Удар, еще удар! Еще! Желтая неровная кость летит в импровизированные ворота. Летит, летит… Неужели гол?!
– Череп-то отдайте!
Зачем Максиму понадобился череп, причем именно перед ужином, он и сам не смог бы объяснить. Ну шумят, ну играют, ну вопят бабуинами. Что с них взять, с футболистов? Первокурсники! Тем более не свои, с истфака университета, а, так сказать, приданные, из братского института физкультуры. Им и положено в футбол играть. Силы к вечеру еще остаются, а мозгов – меньше, чем в найденном черепе.
И связываться, признаться… Кто он для них, Максим? Студент-третьекурсник и начальник раскопа, причем не родного, а соседнего. Драться, может, не полезут, но… Кому такое нужно?
Так и есть! С первого раза не услышали – или сделали вид.
– Отдайте!
– Чего-о-о?!
Пока соображали, пока кучковались и толпой подступали, Максим наконец-то понял. Не нужен ему череп, и никому не нужен, кроме таких лосей, и не первый это футбол с желтой костью вместо мяча. Просто…
– Говорю: череп!
– Так он наш, понял? Иди, не мешай! Катись!..
…Просто Максим не любил подобный народ. Чему именно подобный, он даже затруднялся уточнить. Слово «быдло» не выносил, но не называть же их благородным латинским «плебс»! Однако не любил, причем сильно. Интеллигент в четвертом колене, ничего не попишешь. «Интель», как выражался он сам.
– Ваш?
Вот этого будущие чемпионы и не знали: психологии. А она – наука хитрая, учит всякому. В том числе и паузу держать, и взглядом пустым смотреть в чужие глаза. Ну-ка подождем…
– Максим, мы это… Доиграем только!
Теперь давить! Пока не очухались – давить! «Подобные» отличаются неустойчивым настроением. Азбука!
– Нужен сейчас. Я его описывать буду – для отчета. Кстати, нижняя челюсть где?
Экспедиция копала уже третью неделю. В этом году везло: ни дождей, ни дизентерии, ни запоя у бульдозериста. Большой Курган почти закончили, вскрыли три малых, две одиночные могилы и даже обследовали соседнее поселение, то, что за совхозным садом. Кое-что нашли. Череп, например.
