– Ради Бога, скажи что-нибудь!
– Ты ведьма, Вася? – вздохнул он.
Ее язык отяжелел, смерть воинов по-прежнему отдавалась дрожью в ее теле. У нее не осталось сил на ложь и выдумки.
– Я не знаю, братец, – прошептала Вася. – Я не знаю, что такое ведьма. Но я никому не желала зла.
– Я не думаю, что ты поступила верно, Вася, – медленно сказал Саша. – Грех женщине так одеваться. Нельзя было перечить отцу.
В келье снова воцарилась тишина. Васе казалось, что он тоже думал о том, как пошел наперекор желаниям отца.
– Но ты была смелой, раз оказалась здесь, – медленно добавил он. – Я не виню тебя, дитя. Нет.
Слезы снова подступили к горлу, но Вася сдержалась.
– Теперь постарайся заснуть, Вася, – тяжело сказал Саша. – Ты поедешь с нами в Москву. Оля скажет, что с тобой делать.
«Оля». Вася чуть не подпрыгнула от радости. Она снова увидит Олю. Она до сих пор помнила добрые руки и смех сестры.
Вася сидела напротив брата, на скамье рядом с глиняной печью. Саша растопил ее, и комната медленно прогревалась. Внезапно Васе захотелось укутаться в меха и заснуть.
Но у нее остался последний вопрос.
– Отец любил тебя. Он хотел, чтобы ты вернулся домой. Ты пообещал мне вернуться. Почему ты этого не сделал?
Саша не ответил. Он был занят печью и, возможно, не услышал ее. Но Васе показалось, что тишина наполнилась невысказанными сожалениями брата.
* * *
Она заснула. Сон был похож на зиму, на болезнь. В ее сне снова умирали люди – мужественно или с криками, их внутренности сверкали на снегу. Рядом стояла фигура в темном плаще, спокойная и знающая, что делать.
Но во сне Вася услышала ужасно знакомый голос.
– Бедный повелитель зимы пытается поддерживать порядок. Но поле боя – мое царство, а он лишь забирает остатки.
Вася обернулась: за спиной у нее лениво улыбался одноглазый Медведь.
– Здравствуй, – сказал он. – Нравится моя работа?
– Нет, – охнула она. – Нет…
Вася побежала, отчаянно скользя по снегу, спотыкаясь о пустоту, падая в бесконечную белизну. Она не понимала, кричит или нет.
– Вася, – раздался голос.
Рука поймала ее, не дав упасть. Вася знала эту ладонь с длинными проворными пальцами. «Он пришел за мной, – подумала она. – Теперь мой черед». Она начала изо всех сил отбиваться.
– Вася, – снова раздался голос в ухе. – Вася.
В том голосе была жестокость, и зимний ветер, и старый лунный свет. Даже грубая нотка нежности.
«Нет, – подумала Вася. – Нет, ненасытный дух, не будь добр ко мне».
Но ее пыл угас. Вася не знала, сон ли это. Она прижалась к плечу Морозко и отчаянно разрыдалась.
Во сне чужая рука нерешительно обняла ее. Морозко гладил ее по голове. Слезы Васи разбередили ядовитую рану воспоминаний. Наконец, она затихла и подняла голову.
Они стояли вместе в лунном свете. Деревья вокруг спали. Медведя не было – он был связан. Мороз покрыл воздух серебром. Она спала? Морозко был частью ночи. Его ноги были босы, бледные глаза выглядели встревоженно. Живой мир колоколов, икон и сменяющихся времен года казался сном, лишь ледяной демон был настоящим.
– Я сплю? – спросила Вася.
– Да, – ответил Морозко.
– Ты и вправду здесь?
Он ничего не сказал.
– Сегодня… сегодня я видела… – прошептала Вася. – И ты…
Морозко вздохнул, и деревья покачнулись.
– Я знаю, что ты видела, – сказал он.
Ее ладони сжимались и разжимались.
– Ты был там? Только ради умерших?
Он снова промолчал. Вася отпрянула.
– Они хотят забрать меня в Москву, – сказала она.
– Ты этого хочешь?
– Я хочу увидеться с сестрой, – кивнула Вася. – И побыть с братом. Но я не могу вечно оставаться мальчиком, и я не хочу быть девочкой в Москве. Они найдут мне мужа.
Мгновенье Морозко молчал, но его глаза потемнели.
– В Москве много церквей. Очень много. Я не могу… У демонов нет силы в Москве.
Вася отстранилась, скрестив руки на груди.
– Это важно? Я не останусь там навсегда. Я не прошу тебя о помощи.
– Да, – согласился он. – Не просишь.
– Та ночь под елью… – начала она.
Снег вокруг них падал туманом.
Морозко собрался с силами и улыбнулся. То была улыбка повелителя зимы, старого, справедливого и непостижимого. Глубокие чувства пропали с его лица.
– Ну, безумная? – спросил он. – О чем ты хотела спросить? Или боишься?
– Я не боюсь, – огрызнулась Вася.
Это было и правдой, и ложью. Сапфир под одеждой нагрелся. Он сиял, хотя Вася этого не видела.
– Я не боюсь, – повторила она.
Его дыхание холодило ей лицо. Васе бы хотелось, чтобы этот сон не кончался. Она сжала рукой его плащ и потянула к себе.
Она снова удивила его. У Морозко перехватило дыхание. Он сжал ее руки, но не стал отстраняться.
– Почему ты здесь? – спросила Вася.
Она думала, что он не ответит, но Морозко нехотя сказал:
– Я услышал, что ты плачешь.
– Я… ты… Ты не можешь вот так приходить ко мне и уходить, – сказала она. – Спасать меня. Бросать с тремя детьми в темноте. Снова спасать. Чего ты хочешь? Не нужно… целовать меня и уходить… я не… – Она не могла подобрать слов, но пальцы говорили за нее, впивались в сверкающий мех его плаща. – Ты бессмертен, и, возможно, я для тебя ничто, – яростно сказала она. – Но моя жизнь – не твоя игра.
Морозко сдавил ее руку почти до боли. Он начал разжимать ее пальцы один за другим, но руку не отпускал. Он прожег ее взглядом – так сверкали его глаза.
Ветер вновь тряхнул древние деревья.
– Ты права. Больше никогда, – просто сказал Морозко. Его слова снова прозвучали как обещание. – Прощай.
«Нет, – подумала она. – Не так…»
Но он уже ушел.
12
Василий Храбрый
Колокола прозвонили утреню, и Вася проснулась, ошеломленная снами. Тяжелые покрывала, казалось, душили ее. Как пойманный зверь, Вася вскочила на ноги, и холод утра привел ее в чувство.
Она вышла из кельи Саши, спрятав волосы под шапкой и капюшоном, страстно желая принять баню. Двор вокруг нее кипел. Мужчины и женщины бегали, кричали, ругались. Вася догадалась, что они собирались уходить. Опасность миновала, и крестьяне хотели домой. Кур загнали в ящики, коров собрали в стадо, детей успокоили, костры потушили.
