— А сейчас что высматриваешь?
— Охрану. Нам в первую очередь надо знать, как и в каком режиме осуществляется охрана объекта.
— Послушай, а чем тогда будут заниматься Шубин с Воробьевым?
— На них то же, что и на нас. Вечером во время дискотеки встретимся у нас или у кого-то из них в номере, поделимся впечатлениями. Мы можем не заметить того, что увидят они, и наоборот.
— Ты слишком рано берешься за работу.
— Мне нужны деньги.
— Они всем нужны.
— Тогда не болтай попусту. Вечером же скажем Шубину с Воробьевым, чтобы держались отдельно. А то действительно на них обращают внимание. Это может осложнить работу.
Дабиев кивнул:
— Хоп, дорогая. Двадцать долларов.
— Что? — не поняла Котенко.
— Я готов платить тебе за ночь по двадцать долларов.
— Хорошо, но тогда и секс будет продолжаться двадцать минут. Все, идем дальше, женишок, смотрим, где находится охрана.
В то же время в двадцати километрах вниз по течению, у небольшой деревни Луговая, северная часть реки
Скрябин Иван Петрович, пожилой мужчина, которому в прошлом году исполнилось семьдесят лет, вышел из своей покосившейся хаты, прошел через калитку за околицу и направился к роще у берега, за которой он постоянно ставил сети.
Когда-то деревня Луговая была большим населенным пунктом, в пятьсот с лишним дворов, здесь находилось отделение совхоза «Заветы Ильича» с центральной усадьбой в поселке Алгара. Отделение имело животноводческую ферму, деревообрабатывающий цех, начальную школу, медицинский пункт. Девяностые годы беспощадным катком прошлись по деревне. Совхоз закрылся, с ним и отделение, земли захватили нувориши, животноводческая ферма развалилась, закрылись деревообрабатывающий цех, школа и медпункт.
Народ, который еще был в состоянии уехать, уехал, остались в Луговой только такие, как Скрябин, да и этих немного. Жилых дворов всего пять. И везде старики.
Сын Скрябина, Петр, после школы прапорщиков попал в Афганистан, где погиб на втором году службы. Жена померла шесть лет назад, и остался Иван Петрович один на всем белом свете. Рядом, по соседству, жил такой же одинокий дед Игнат, тому за девяносто. Скрябин помнил его матросом, вернувшимся со срочной на Черноморском флоте. Праздник тогда на деревне устроили знатный. Сейчас же дед Игнат почти не выходит из дому. У него были родственники. Но где-то далеко. Не любил вспоминать о них дед.
Соседка с верхней улицы Полина, женщина шестидесяти восьми лет, иногда навещала Игната, помогала, чем могла. Здесь все старались помогать друг другу, чтобы прожить хотя бы еще один день, вот только толку от этой помощи из года в год становилось все меньше.
Скрябин еще держался молодцом. Болезни с детства не цепляли его: видно, сильным иммунитетом наградили матушка с батюшкой. Он еще рыбачил, кормил рыбой стариков в деревне. У него в затоне стояла лодка, сделанная дедом Игнатом в восьмидесятые годы, когда сын был еще жив и дед ждал его в отпуск. Дождался: ящик с цинковым гробом, берет десантника и алый, как кровь, орден Красной Звезды. Умел делать лодки дед Игнат. До сих пор служили исправно, требовалось только как следует прокоптить и проконопатить перед путиной. Это Скрябин делал исправно, каждую весну сразу же после разлива.
Старик шел по протоптанной дороге, чувствуя, как усиливается одышка. Она появилась совсем недавно. Сердце ночью давить стало. Обратиться бы к врачам, да смысл? Отведенное Господом еще никому не удавалось продлить на земле грешной. Так же уповал на Бога и Иван Петрович. Говорил, сколько отведено, столько и проживет. И так пожил немало. В городе вон мужики, не дожив до шестидесяти, валятся пачками. Сегодня ближе к вечеру должна подъехать автолавка, надо успеть сети проверить, снять улов, разнести рыбу, если будет, соседям, ушицу отварить. Да к приезду автолавки успеть. Хлеб кончился, соли осталось совсем ничего, да еще всякой мелочи прикупить надо. На это пенсии хватало. Но только на это. А впрочем, много ли ему надо? Телевизор не смотрит с тех пор, как он сломался, и не жалеет об этом. Смотреть нечего, не то что раньше. Приемник старый еще работал. Новости слушал, только мало понимал, что происходит. Где-то опять война. А кто с кем воюет и за что, непонятно. И наши там встряли, опять-таки непонятно, за каким чертом. Дров Скрябин заготовил, весь август на это ушел, теперь, господь даст, перезимует.
Он шел по тропинке, поросшей высокой травой, и думал о жизни. Но мысли его были неожиданно прерваны голосами, донесшимися из рощи. Старик прошел по тропе, остановился. Голоса принадлежали молодым мужикам, ну может, лет по сорок от силы. А такие в деревне не проживали.
Скрябин, несмотря на возраст, слышал и видел хорошо.
— Ты, Степа, считаешь, что «УАЗ» можно здесь оставить?
— А чего ему будет?
— А если кто заедет в рощу, увидит? Еще сдуру подумает, что угнанный, да в райцентр в ментовку позвонит.
— Кому звонить? В деревне одна плесень осталась. Да и той с десяток.
— У них должен быть телефон. Хотя бы один на всех. Люди старые, помощь медицинская может понадобиться в любое время. А вызвать можно только по телефону. Так же и об «УАЗе» сообщить.
— Ну, а ты чего, Василь, предлагаешь?
— Тут за рощей балочка сухая. Может, туда машину загоним да под обрыв поставим?
— А как рухнет обрыв?
— С чего бы?
— Ливень пройдет и подмоет, к чертям собачьим, склон. Чего тогда делать будем? На чем уходить? В деревне даже лошадью не разживемся.
— Ну можно и не под обрыв. Там кустов полно.
— Ладно, Степа, ты водила, ты и решай. Только давай поначалу разгрузимся.
— Мешок с «зажигалками» сразу возьмем или потом, как переславские определятся?
— Сразу. Переславцы только для разведки, основную работу делать нам. Они не определят, где закладывать зажигалки. Все предстоит делать нам.
— Хорошо. Разгружаемся.
Скрябин решил посмотреть, что за люди явились сюда.
Он, проживающий в лесной деревне всю жизнь, не считая службы в армии, научился перемещаться незаметно и бесшумно.
Он подошел к небольшой елани, откуда доносились голоса, прилег за поваленным деревом. Увидел обычный «УАЗ», номера которого были забрызганы или замазаны грязью, проступала только последняя цифра «3», буквы А, Е, номера Переславского региона и соответственно RUS с флагом России.
«Гостей» было двое. Оба крепкие, жилистые. Они вытащили из багажника большой мешок. «Резиновая лодка, — сразу же определил старик, — слабенький мотор, два рюкзака». Одеты как рыбаки или охотники, сапоги, рубахи, плотные штаны, ветровки с опущенными капюшонами. Лица обычные, без особых примет. Такие не запоминаются, да незачем их было запоминать. Они вытащили поклажу, оттащили ее к реке.
