Вы уже, наверное, догадались, что упомянутым диссонансом была наша общая знакомая. Дирижер считался меж коллегами-днями реалистом: в его оркестре, среди тем беззаботных улыбок и кантилен веселых прищуров, предусматривались аккорды хмурых физиономий, повешенных носов и тоскливых взоров. Но тональность! секрет звучания! Что ж, исправим, нет ничего непоправимого...
День решительно взмахнул палочкой.
Тем временем, оставив дома возлюбленное чадо, оно же — будущая надежда экстремальной юриспруденции, Галина Борисовна вновь нырнула в комфортабельное нутро автомобиля.
— В 3-ю типографию. Срочно.
Верный Мирон ударил по педалям, бросая котика в галоп.
Молчаливым достоинством и скрупулезной исполнительностью водитель напоминал потомственного дворецкого из какого-нибудь Бэкингем-Холла, олицетворение вековых традиций во много большей степени, нежели хозяин, которому он служит. А лихачеством в любых погодных условиях был Мирон подобен воину-монголу из Чингизовых туменов — в седле родился, в седле вырос, в седле спит, в седле женщин любит, в седле и помрет, когда время придет. Что неудивительно, ибо любимой Мироновой книгой по праву считался толстенный роман Исая Калашникова “Жестокий век”: сей фолиант служил виртуозу баранки деньгохранилищем, где крылась заначка от бдительной супруги.
А дирижерская палочка-невидимка исподволь творила чудеса. Зеленые очи светофоров игриво подмигивали котику, солнечные зайцы косили трын-траву, жара под натиском кондиционера отступала на заранее подготовленные позиции, — и вот машина подруливает к 3-й типографии. Мы ведь уже говорили, что было у Шаповал три типографии? — двое умных, а третья... Но — чу! — внезапно выясняется, что “Hopper Hots”, ярчайшая из флюоресцентных бумаг, доставлена с опережением сроков, что пробные оттиски открыток из серии “Видавшие виды” выше всяческих похвал, и в придачу удачно решился вопрос с арендой особняка в общем комплексе Сабуровой Дачи... Короче, через час от раздражения не осталось и памяти. Так, пустяк, вздорная тень, льдинка под солнышком. День добился своего. Теперь оркестр звучал слаженно, ничто больше не терзало слух, не дергало струны-нервы щербатым зубом медиатора...
Надолго ли?
— В “Фефелу”, Мирон.
Рядом со входом в “Фефелу КПК” загорала на солнышке старая “Волга”. У “Волги” был обеденный перерыв. Воздух вокруг звенел от безветрия. Облокотившись о капот машины, лениво пускал колечки дыма могучий вулкан со стрижкой “под бокс”. Извержения не предвиделось, Помпея с Геркуланумом могли спать спокойно. Облаченная в бежевую футболку спина вулкана излучала непоколебимое спокойствие и уверенность в завтрашнем дне. Цитата из Бунина на футболке: “Осенью ступай в Москву или Петербург искать себе службу!” — лишь усиливала впечатление.
Когда наша героиня проходила мимо, вулкан вежливо поздоровался:
— Добрый день, Галина Борисовна.
— Добрый день, — машинально отозвалась Шаповал на ходу. Лицо отдыхающего Везувия показалось смутно знакомым, но ноги уже несли хозяйку дальше, в сомнительную прохладу офиса. Лишь миновав четкую, как на космических снимках, границу света и тени, она вдруг вспомнила. Споткнувшись на ровном месте.
У “Волги” курил шут. Шут ее соседа Вована. Медленно, будто во сне, она повернула обратно. Спустилась со ступенек.
— Здравствуйте...
Трудно быть дурой. Ох, трудно!
— А вы... Вы разве сегодня не на работе? Я вас с утра видела...
— Выходной у меня. — На широком лице шута наметилась добрая, совсем необидная улыбка. Расщелина дружелюбно дымилась. — Понимаете, среди нашего брата не принято уходить в присутствии хозяина. Эксперты говорят: “Это разрушает создавшийся образ и снижает психоэффект шут-терапии”. Вот я и дождался, пока Вован по делам уедет...
— А к нам какими судьбами?
С первой оторопью удалось справиться, но в сердце еще плескалось удивление. Неужели этот солидный, можно сказать, степенный (а по-бабьи так и вовсе: привлекательный!) мужчина сегодня утром радостно носился на четвереньках наперегонки с Баскервилем, облаивая прохожих?!
— Заказ приехали забрать. Афиши.
— Для “Шутихи”? У вас же выходной.
— Нет, это личное. Афиши для цирка. — Улыбчивый вулкан поискал глазами урну, нашел и снайперским щелчком отправил “бычок” в жестяное нутро. — Я до “Шутихи” в цирковой студии акробатику вел. Все-таки двадцать лет “нижним”, в “Пирамиде Хеопса”... Знаменитый был номер: Вена, Токио, Рим. “Гран-при” в Париже. Потом спину посадил, ушел на пенсию. У циркачей пенсия ранняя. И сейчас иногда, если свободен, тираню детей, по старой памяти. На той неделе фестиваль будет, городской. “Манеж Надежд”. Мои хлопцы, ушуисты, танцоры... Худрук студии к вам на склад пошел, а я здесь кукую. Приходите, кстати, на представление. Новый цирк, в следующую пятницу вечером. Мужа берите, дочку с сыном. Хотите, я вам контрамарки выпишу?
Он наклонился к окошку машины:
— Надя, познакомься. Это соседка моего заказчика. Хозяйка местной печатни.
“Волга” зевнула задней дверью, и рядом с разговорчивым шутом возникла миниатюрная женщина в желто-полосатой блузке и юбке “клиньями”. Очень похожая на симпатичную пчелу в очках.
— Здравствуйте. Надежда. Очень приятно.
— Галина. Скажите, “Манеж Надежд” — это случайно не в вашу честь?
Шут с женой рассмеялись, отрицательно мотая головами.
— Нет, это в честь юных дарований. Так придете?
— Спасибо за приглашение. Не знаю, выберусь ли: работы много...
— Полноте, Галина Борисовна! — Шут был само обаяние и убедительность. — Работа, забота... Оглянулся: жизнь прошла. Надо же когда-то и отдыхать? В парк с семьей сходить, в цирк, в кино. Вот мы сейчас заказ отвезем, выгрузим, заберем детей — и на речку. А иначе ради чего вкалывать с утра до вечера?
— Ох, вы правы, простите, не помню...
— Откуда помнить, если не знаете? Никита Григорьевич. Можно просто — Ник.
— Вы правы, Никита Григорьевич. Понимаете, хочу в августе отпуск выкроить. Махну с сыном... э-э-э... к морю!..
Отчего-то постеснялась сказать: “На Сицилию”, обойдясь нейтральным “к морю”. И поймала себя на том, что разговаривает с шутом, как со старым знакомым. Ну, хотя бы — как с Вованом... Если только Вовану к его бестолковой искренности добавить хороших манер, убрать дурацкие словечки и “распальцовку”. Боже, они ведь действительно похожи! Шут с Вованом. Габариты, внешность... крупные черты лица, мимика. Разве что спокойствие и уверенность сквозили в каждом жесте шута, он так жил, так дышал — хоть на поводке и на карачках, хоть сейчас. Он такой и был: покой, сила, равнодушие к лаю мосек из подворотен. А Вовану этого сильно не хватало, при всех его понтах. Хотя в последние дни...
— Что-то наш худрук задерживается.
— Ох, мне тоже пора, — спохватилась Шаповал. — Ваш заказ уже оплачен?
