Мадам Феррар стоит перед театром и нервно поглядывает на часы.
– Вы опоздали, – вместо приветствия хмуро бросает она.
Пьер смотрит на время.
– Мадам, сейчас шесть минут шестого, – начинает он, но учительница перебивает его:
– Будущий президент, я, кажется, сказала быть перед театром ровно в семнадцать ноль-ноль. В семнадцать ноль-ноль, – громче повторяет она, – не в семнадцать ноль шесть.
– Извините за опоздание, – говорит Рафаэль, вытаскивая из багажника усилитель. – Вы готовы нас послушать?
– Ждем с нетерпением, – угрюмо отвечает Феррар.
– Вот так всегда, – шепчет Пьер мне на ухо, – благотворительность – априори благородная цель, вот только благотворительные вечера требуют слишком много здоровых нервных клеток.
Я киваю, ничего не ответив. Капюсин тормошит ребят, о чем-то спрашивает их, без конца хохочет, но я, вроде бы находясь в том же помещении, далека от всего происходящего. Парни идут к сцене устанавливать технику. Квантан уже сидит там у своей барабанной установки.
– Ты как всегда вовремя, – говорит Пьер.
– А вы как всегда опоздали, – качая головой, отвечает Квантан.
Мадам Феррар выводит нас с Капюсин в вестибюль.
– Помогите девочкам украсить стены, раз уж пришли.
Я оборачиваюсь и вижу девочек из нашей школы, перед которыми лежит кипа бумаг.
– Они нарисовали африканские маски и другие атрибуты тамошней культуры, – проследив за моим взглядом, поясняет Феррар.
Рисунков много, некоторые из них хороши, другие – отвратительны, но мы клеим абсолютно все, не оставляя на стенах свободных мест. Как ни странно, но работа отвлекает меня. Я сосредотачиваюсь на скотче, ножницах и стене. Капюсин болтает с девчонками, они то и дело хохочут, но я не прислушиваюсь, пока до меня не доносится упомянутое в разговоре имя. Его имя. Рафаэль. Это похоже на волшебство – одно правильное слово будит тебя, возвращая в реальность.
– Он жуть как горяч, – неприятным голосом пищит одна из девочек, – мы вообще не собирались приходить сюда, не говоря уже об участии, – она хихикает, – но их прошлый концерт был невероятным, даже видео передает всю крутость, он тогда снял в конце футболку… – она театрально останавливается и принимается обмахиваться рисунками, как веером. Все девчонки начинают смеяться. – Я уже помолилась всем известным мне богам, чтобы это было традицией – снимать футболки после выступления… Вы, кстати, знали, что у него есть татуировки? На предплечье и на боку, только на видео не поймешь, что там написано, кажется, там везде текст, но какой – пока тайна. Может, сегодня ночью мне удастся ее раскрыть, – и она улыбается хитрой кошачьей улыбкой.
А во мне закипает гнев. Эта девушка такая симпатичная, высокая, видная, и мне так сильно хочется стереть с ее лица эту улыбочку, но я понимаю, что не имею на это права. Судя по тому, что надето на большинстве девчонок, я понимаю – они тоже не прочь познакомиться с Рафаэлем поближе. Никогда раньше меня не злила его популярность, но сейчас мне хочется оттащить ту, что толкала речь, за волосы и сказать ей громко и четко, что Рафаэль Делион – мой. Я закрываю глаза и считаю до десяти… Это сумасшествие или нечто иное? Страх скручивает мои внутренности. Ты знаешь, говорю я себе, ты сама знаешь, что «нечто иное». Ты думала об этом сегодня, когда спрашивала Микаэля, как могла ты влюбиться в одного брата, а полюбить другого. Да, Леа, ты использовала именно эти слова. Тяжело дыша, я сажусь на пол. Рафаэль Делион. Неужели я сошла с ума и люблю тебя?
* * *
Двери в зал открываются в девятнадцать тридцать. Девушки бросаются в бой, каждой хочется сесть поближе к сцене и стать заметной. Капюсин не из тех, кто хлопает ушами. Она скорее из тех, кто бесцеремонно растолкает всех и вся, наступая на ноги и пропуская мимо ушей реплики вроде «ты, корова, куда прешь». В результате мы оказываемся в середине первого ряда и довольно улыбаемся: миссия «Шикарные места» выполнена.
– Не могу дождаться, когда они выйдут. Пьер написал, что они будут выступать последними.
– Очевидно, мадам Феррар хочет удержать полный аншлаг до конца вечера, – говорю я, наблюдая за тем, как наполняется зал.
Вначале мы смотрим смешную театральную пьесу девочек из премьера Л, простую и современную, о трех подружках, влюбившихся в одного и то же молодого человека, которого каждая считала своим парнем. Самое смешное, что в описании каждой девушки он выглядит совершенно по-разному, и когда одна из них рассказывала про «своего парня», другая, качая головой, заявляла, что «ее парень» совершенно другой. Потом выступают две девочки-азиатки, они поют песню на китайском. Мальчик-англичанин читает стихи Байрона, причем плохо и неумело – похоже, его заставили выступить, а он даже не стал стараться. Потом выходит парнишка-брейкдансер, и ему удается немного расшевелить зал; уж он-то был явно горд собой.
– Сейчас будут они, – восторженно восклицает Капюсин, и мое сердце выдает миллион ударов в секунду.
Выступление Делионов начинается с забористого гитарного соло, и атмосфера в зале меняется немедленно, превращаясь из сонной в живую. С первых секунд все вскакивают с мест, и начинается магия. Живая, текущая рекой, осязаемая магия, которая заряжает зал, заставляя его неистовствовать. Рафаэль просто потрясающе хорош, он стоит на сцене, периодически подпрыгивая и улыбаясь своей наглой улыбкой, этакий длинноволосый мове гарсон
[21], и озорные огоньки, горящие в его глазах, воспламеняют мое сердце. Этот ритм, этот голос! Во мне все трепещет, я зачарованно смотрю на него, такого живого, настоящего, и вижу, что он тоже смотрит на меня. Он поет для меня, он стоит посередине сцены и не сводит с меня глаз. Чтобы там ни говорил Пьер, я точно знаю, для кого звучит эта музыка. Она звучит для меня. Она возрождает меня. Эта энергия наполняет меня, окрыляя. Я подключаюсь к ней, начинаю покачивать головой в такт мелодии, потом принимаюсь подтанцовывать и вижу, как его улыбка становится шире, а голос – громче. Ох, этот голос! Хрипловатый, глубокий, он проникает в каждую клеточку моего тела, и я мечтаю, чтобы это никогда не закончилось.
Он пел песню Kaleo – Hot Blood:
Они не знают кто мы такие,
Они не знают о нас с тобой,
Они не знают о звездах в твоих глазах,
О кипящая кровь любовь настигнет тебя…
Я впускаю в себя каждую строку, каждый аккорд. Слова огненной печатью ложатся на мою душу.
– Господи, – кричит Капюсин, – это невероятно!
И это действительно невероятно. После одной из песен Пьер берет микрофон и говорит:
– Я, может, и не додумался до цветов, но слушай внимательно, Капюсин Мишель, ты само очарование, сама нежность, сама спонтанность и само наказание. Ты! Именно ты – Капюсин Мишель, девушка, стоящая посреди зала в короткой юбке, которую я мечтаю снять.
