– Подожди!
– Отвечай.
– На вкус везде дерьмо – обычное отстойное химическое дерьмо по девяносто девять центов бутылка. Ты обрек меня на провал. Так нечестно.
– Это окончательный ответ?
– Да.
– Прости, Бенджи, – говорю я, и его нижняя губа начинает трястись. – Ты ошибся. Во всех трех банках «Домашняя содовая».
Тебе приходит письмо от сокурсника:
«Спасибо, Бек. Сейчас читаю тебя. Очень здорово. Это лучшая твоя вещь».
Бенджи стонет:
– Нет!
Что за самоуверенный урод? «Читаю тебя». Вот козел!.. Ну давай же, напиши Чане или Линн. У тебя вчера было лучшее свидание в жизни, а ты треплешься об учебе…
– Джо, такого не может быть.
– Может, – говорю я и в его лице даю отповедь всем зарвавшимся богатеньким врунам с университетскими дипломами. – Это контроль качества. Разбирайся ты хоть немного в бизнесе, знал бы, что без него никуда.
Бенджи садится, скрещивает ноги, и мне даже немного жалко беднягу. Его бросили в мир, как слепого котенка, не подготовив к взрослой жизни. И вот теперь он барахтается из последних сил – в забрызганной кровью рубашке, с желудком, полным содовой и коровьего молока, с поблекшей шевелюрой и в полной растерянности.
– И что теперь? – бормочет Бенджи.
Я молчу. Ответа он не заслуживает: тест провален. Щелкаю выключателем и иду наверх. Умоляет оставить свет – мечтает дочитать Кинга. Ты строчишь письма своему сокурснику. Нет чтобы мне написать… Поворачиваюсь и включаю гребаный свет. Пусть хоть раз в жизни дочитает книгу до конца.
11
Пару лет назад в магазине вместе со мной работала одна девица. Звали ее Сари, что само по себе страшно раздражало. Настоящее имя, данное родителями, – Сара – ее не устраивало; она, видите ли, хотела чувствовать себя особенной. Так вот, это была не напарница, а ночной кошмар. Вела себя так, словно, приходя на работу, делала нам неслыханное одолжение. Впаривала книги Мег Вулитцер всем покупателям без разбору, даже старым китайцам. Сдачу не клала на прилавок, а нехотя потряхивала ею в кулаке, так, что покупателям приходилось за ней тянуться. Люди ее ненавидели. Брала всегда экстрагорячий латте и минимум три раза в неделю ходила ругаться в «Старбакс» из-за того, что после десятиминутной пробежки по холоду ее кофе не обжигает. Носила дреды, хотя была белой. Всегда держала на прилавке какую-нибудь очередную остроактуальную муть, написанную женщиной, представителем меньшинств или угнетенных народов, чтобы все были в курсе ее общественной позиции. Читала «Нью-йоркер» и во время уборки в 98,9 процента случаев принималась пересказывать мне их статьи. Никогда не смывала свое ссанье, оправдываясь тем, что родители учили ее экономить, и в туалете у нас вечно воняло спаржей, которую она, как идейная вегетарианка, поглощала тоннами. Носила очки, встречалась с парнем из медицинского университета и за прилавком вечно заворачивалась в бесформенный шерстяной кардиган, при одном виде которого покупателям хотелось сбежать из магазина, аккуратно прикрыв за собой дверь, чтобы не досаждать бедняжке.
Когда я ее увольнял, оставил записку, что последняя зарплата в туалете, и конверт положил прямо на крышку унитаза, пропахшего ее спаржевой мочой. Больше она сюда не возвращалась. Сейчас работает в некоммерческой организации. Вышла замуж за своего доктора – видать, тот еще засранец, раз терпит такую, как она. В жизни не встречал более противной бабы, чем Сари Уортингтон.
Но, надо сказать, я завидовал этой сучке – ее спокойствию и невозмутимости. Ничем ее было не пронять. Когда мы добыли издание с автографом Джеймса Джойса, она лишь пожала плечами. На ее фоне я сам себе казался истеричкой. Ненавидел себя за то, что приходил в трепет от запаха старых чернил на форзаце. И теперь я с трудом сдерживаю эмоции, сидя с тобой в одном такси. Когда ты пригласила меня на вечеринку, я ушам своим не поверил. Вроде еще рано знакомиться с друзьями, но ты настояла. Тем более что не просто с друзьями, а с Пич Сэлинджер в ее доме.
– Сэлинджер? – переспросил я тогда, как полное ничтожество.
– Да, – бросила ты равнодушно, – они родственники.
Сари и глазом не повела бы, а я с ума схожу от волнения. Всего лишь второе свидание, а ты уже ведешь меня в дом родственников Д. Д. Сэлинджера знакомиться с друзьями! Когда я позвонил тебе и пригласил в планетарий, чтобы всласть пообжиматься там на заднем ряду, ты ответила: «Я иду на вечеринку. Хочешь со мной?»
Конечно, я согласился. С тобой – хоть на край света. Но чем ближе мы подъезжаем, тем больше меня трясет. Я боюсь не понравиться твоим друзьям. И, что в сто раз хуже, ты боишься того же самого. Я чувствую твой страх, Бек. Ты вся на нервах. А когда я в таком состоянии, я плохо себя контролирую.
– Он – ее дядя?
– Там его никто так не называет, – огрызаешься ты.
Когда дергаешься, ты тоже не подарок.
– Так кто же он ей?
– Они родственники, какие – мы не спрашиваем. Зачем лезть в чужую жизнь?
Я делаю глубокий вдох и вспоминаю, как ты отрекомендовала меня сегодня в письме Пич. Написала, что я «особенный, яркий».
А если я все испорчу?.. Решимость убывает с каждым поворотом. Мы едем по Нью-Йорку Вуди Аллена, району, где я всегда мечтал жить. Я продаю Сэлинджера, а ты вхожа в его семью. И ты, совершенно не стесняясь, красишься при мне в такси. Мажешь глаза какой-то черной хренью еще с 14-й улицы. А я готовлюсь к бою: не хочется ударить в грязь лицом перед снобами из Лиги плюща. Ты срываешься на водителя:
– Я же сказала: Верхний Вест-Сайд, а не Ист-Сайд!
Ты при полном параде, даже сумочку «Прада» прихватила, и у меня такое чувство, что мы незнакомы.
– Прости, – тут же спохватываешься ты, краснея. – Я не злобная стерва, просто нервничаю.
Нет, все-таки ты – моя Бек. И я решаю тебя немного подразнить.
– Я тоже нервничаю. Вдруг ты не понравишься своим друзьям?
Ты улыбаешься, прекращаешь копаться в сумке и наконец-то смотришь на меня. Начинаешь рассказывать про свой самый счастливый день рождения. И не просто рассказывать, а заново проживать историю про то, как отец отпустил тебя с двумя подружками на пароме на большую землю в кино на фильм «Реальная любовь», и ты там познакомилась с классным парнем. Слушая тебя, я словно возвращаюсь в прошлое и даже чувствую укол ревности – к тринадцатилетнему мальчишке!
– Он до сих пор много для меня значит. – Ты вздыхаешь.
– Вы до сих пор общаетесь?
– Я имела в виду Хью Гранта.
– А-а-а…
Я готов прикончить этого смазливого актеришку.
– В одном из фильмов он играет продавца в книжном магазине.
– Да ну?
Ладно, пусть живет.
Ты смотришь на меня и хочешь целоваться. Я чувствую. Но тут у тебя звонит телефон.
