Для состояния экономики в эпоху Августа характерны два явления, на которые следует обратить особое внимание. Мы уже отмечали ту сдержанность, которую проявляло правительство, стараясь не вмешиваться в экономическую жизнь империи. Повторим еще раз: у Августа не было своей определенной экономической политики. Рабочий. вопрос для него вообще не существовал. Принимая какие-то защитительные или ограничительные меры, он руководствовался политическими или моральными соображениями. Такой характер носят его законы, ограничивающие роскошь (leges swnptuariae), или, например, задуманные им меры для защиты италийского крестьянства, мелких землевладельцев Италии, — меры, к которым призывал Гораций в своих одах, но которые, однако, так и не были проведены в жизнь. Преобладала политика по принципу laissezfaire. Второй момент, который следует подчеркнуть, это значение Италии в экономической жизни империи. Италия оставалась самой богатой страной империи, и при Августе она еще не знала соперников. Для Запада Италия была главнейшим центром земледелия, торговли и промышленности. Можно только предполагать, что незаметно уже подкрадывалась тень грядущих перемен, когда ведущая роль Италии в экономике окажется под вопросом, точно так же, как это в свое время случилось с Грецией, Александрией и Малой Азией под натиском Италии. Однако пока что мы еще не можем заметить ни малейших признаков, говорящих о начале этой новой эпохи. Важнейшие отрасли как сельскохозяйственного, так и промышленного производства сконцентрированы, как это было на протяжении греческого и эллинистического периода, в немногих центрах, в основном — Малой Азии, Александрии, Сирии и Финикии, а также Италии; остальные области империи преимущественно являются только поставщиками сырья. Но в то же время и в западных провинциях экономическая жизнь в целом принимает все более сложные формы, и начало их эмансипации уже не за горами.
Отказавшись от регулирующего вмешательства в экономическую жизнь империи, Август проводил в этой области ту же политику, которой он придерживался в политической и социальной сфере. Оставляя нетронутыми существующие условия, он лишь немного модифицировал их там, где считал это необходимым. Так, его экономическая политика была политикой обновления и восстановления, что на деле означало ее приспособление к существующим условиям.
Глава III
Преемники Августа: Юлии и Клавдии
После смерти Августа власть перешла к его пасынку Тиберию, усыновленному им в последние годы правления. После Тиберия правил Калигула, сын его племянника Германика, за Калигулой — его дядя Клавдий, за Клавдием — Нерон, сын его второй жены Агриппины, одной из сестер Калигулы. Таким образом, власть в Риме приблизительно в течение ста лет оставалась в руках семейства Августа. Однако существовавший тогда принципат еще нельзя назвать наследственной монархией. И если власть в этот период переходила от одного члена семьи к другому, то этим они были обязаны популярности Августа в римской армии. Почти всех римских императоров I в. провозгласила армия, в первую очередь — преторианцы; исключение представляет один лишь Тиберий, которому, однако, армия незамедлительно присягнула. Согласно действующему праву и законам государства императоры получали власть из рук сената и народа Рима. На деле же принципат преемников Августа зависел от воли армии.
Это наверняка было понятно любому человеку в Риме, и лучше всех это понимали сами императоры. Они отдавали себе полный отчет в том, что их власть основана исключительно на родстве с Августом и на поддержке армии. Знали они и то, что теоретически любой представитель сословия сенаторов имел такое же право занимать должность высшего должностного лица империи. Знали — и соответственно действовали. Отсюда проистекал тот произвол, безжалостность и жестокость, с которыми они осуществляли свое господство в столице, их постоянный страх пасть жертвой заговора и планомерное уничтожение почти всех членов семьи Августа и целого ряда выдающихся представителей сенатской знати, — одним словом, все те кровавые преследования, которые так драматически описаны у Тацита. Отсюда же идет и их почти что подобострастное поведение в отношениях с преторианской гвардией и населением Рима. Отсюда же происходит та разнузданность и аморальность, которой они отличались в частной жизни. Они понимали, что играют роль «калифов на час». Все императоры династии Августа остро ощущали потребность в упрочении своей власти, в том, чтобы придать ей, кроме официального, еще какое-либо убедительное обоснование. Официально власть императора утверждалась решением сената, передававшего новому принцепсу все полномочия, которые принадлежали Августу как первому должностному лицу города Рима и Римской империи. Его преемники нуждались в каком-то высшем и одновременно более надежном подтверждении своих прав, относящемся не только к институту принципата, но и лично к носителю звания принцепса. По этой причине двое из преемников Августа, Калигула и Нерон, усиленно старались возродить культ императора и превратить его в государственное установление; теми же соображениями были продиктованы их попытки внушить населению империи религиозное отношение к особе правящего императора, для чего ему при жизни присваивали божественные титулы и атрибуты и отождествляли с определенными богами греко-римского пантеона, в частности Аполлоном и Геркулесом как покровителями культуры и защитниками людей от темных сил. Тиберий и Клавдий, высокообразованные люди, знатоки философии, отчетливо ощущали нелепость подобных притязаний и холодно относились как к лести, так и к проявлениям неподдельной религиозности, исходившим в первую очередь от восточных провинций. Позиция Тиберия со всей ясностью вырисовывается из текста одной надписи, недавно найденной в Лаконии при раскопках Гифейона, в которой содержится короткое письмо Тиберия: через специальных послов этот город направил ему предложение воздать божественные почести ему и его матери, и письмо представляет собой ответ Тиберия на это предложение. В нем император кратко высказывает тот же принцип, который подробно излагается у Тацита в знаменитой речи Тиберия перед сенатом.
[99] С этой речью император выступил в ответ на прошение провинции Hispania Ulterior. Испания испрашивала позволения построить храм, посвященный императору и его матери. Основная мысль как речи, так и письма гласит: «Я — смертный человек, божественные почести подобают Августу, истинному Спасителю человечества». Целый ряд подобных прошений, исходивших с Востока, послужил, очевидно, поводом для издания известного императорского эдикта, о котором говорится у Светония.
[100] Такую же позицию выражает и Клавдий в письме к жителям Александрии: он решительно отказывается принимать божественные почести, мотивируя свой отказ теми же доводами. Однако даже Тиберий и Клавдий из политических соображений вынуждены были иногда принимать свою долю божественных почестей, в особенности когда дело касалось восточных и недавно присоединенных западных провинций.
[101]
