– Убедились?
– Убедился. Держи свой паспорт.
Данька протянул документ Кондратьеву-младшему. Убирать пистолет он, однако, не спешил. Не нравился ему этот человек. И на «вы», несмотря на заметную разницу в возрасте, обращаться к внуку не хотелось.
– Как ты здесь оказался, Петр Михайлович?
«Стреляли!» – услужливо подсказала память голосом Спартака Мишулина из «Белого солнца пустыни».
– Это не ваше дело!.. – Внук вспыхнул и погас, косясь на ствол «Беретты». – У меня есть ключи!.. Петр Леонидович дал, на всякий случай. А сегодня мне позвонили, сказали, от какого-то Бориса Григорьевича… Сообщили, что деда с инсультом забрала «скорая». Я сразу сюда…
– Сюда? – Даньке очень захотелось выстрелить. – Почему сюда, а не в больницу?
– В больницу? Я вам что – доктор?!
– Это хорошо, что ты не доктор… ты бы налечил…
– А теперь позвольте узнать – вы кто такой! – перешел в наступление внук, плотнее вжимаясь в стену. – И по какому праву…
– Я – сменщик Петра Леонидовича. Мы вместе работаем в тире. Я только что из больницы. И здесь не по праву, а по просьбе Петра Леонидовича. Он дал мне ключи и попросил привезти ему кое-какие вещи.
– Вещи? Знаем мы эти вещи… Это какие же именно?
– Пижаму. Тапочки…
– Ну да, конечно! Тапочки! Сейчас это называют тапочками! Ворвались в чужую квартиру с корыстными целями, наставили пистолет на законного наследника…
– С корыстными целями?
Кровь бросилась Даньке в лицо. Однако Петр Михайлович, увлеченный ролью наследника, не понял, чем рискует.
– Да, с корыстными! Мы еще посмотрим! Проверим! Извольте предъявить документы!
Паспорт Данька всегда носил с собой, как и разрешение на «Беретту», выправленное через Зинченко. Но предъявлять документы сволочному внуку он не собирался.
– Прекрати истерику, наследник.
– Ах, так?! Тогда я немедленно звоню в милицию!
– Ты что, идиот? – вкрадчиво осведомился Данька, изобразив в воздухе «Береттой» вопросительный знак. Внук, уже набрав в грудь воздуха для очередной тирады, мигом осекся. – Хоть бы для приличия поинтересовался, как там дед…
Он поставил оружие на предохранитель и спрятал в наплечную кобуру.
– Ну да! Конечно! Это первое, что я должен был спросить у незнакомого человека, направившего на меня пистолет! Ну и как, позвольте поинтересоваться, чувствует себя мой дед?
– В порядке. Врач сказал – микроинсульт, опасности для жизни нет. Ему уже лучше. С кровати встает, просил семечек привезти. – Данька не выдержал и злорадно подвел итог: – Не дождешься, наследничек!
– Что вы себе позволяете?! Берите, за чем пришли, и убирайтесь вон!
– Да уж лишнего не возьму. И не задержусь.
Он окинул взглядом комнату. Старый письменный стол с резными ножками. Диван, кресло, полки с книгами. Это явно не спальня. Данька вернулся в прихожую, толкнул дверь в другую комнату. Хмурый внук следовал за ним по пятам: видно, опасался, что сменщик утащит что-нибудь ценное, кроме заявленных пижамы и тапочек.
Спальня оказалась маленькой. Аккуратно застеленная кровать, тумбочка и отлично сохранившийся шкаф из карельской березы – больше здесь ничего не было. Пижама нашлась в шкафу – легкая, клетчатая, как и говорил дядя Петя. Данька уложил ее в хрустящий полиэтиленовый кулек, который по привычке таскал в заднем кармане джинсов. Лерка вечно звонит на мобильник: купи на обратном пути хлеба, молока…
Внук бдил на пороге.
«Здесь глаз да глаз нужен! – ясно читалось на его одутловатом вспотевшем лице. – Только отвернись – шкаф, и тот вынесут!»
– Что вы копаетесь?! Попрошу покинуть квартиру. И отдайте ключи!
– Ключи я отдам Петру Леонидовичу. Иначе вернется домой, а любимый внук деда в собственную квартиру не пустит.
– Да как вы смеете?! Оставьте ваши грязные намеки при себе!..
Не обращая внимания на вопли наследника, Данька закрыл шкаф. Прежде чем идти в прихожую, искать тапочки, зачем-то откинул штору. Глянул в окно, представляя, как по утрам в это же окно смотрел проснувшийся дядя Петя.
– Вы уйдете наконец?! Нет, это просто безобразие…
Он не слушал. Он смотрел. И не мог отвести взгляд.
Вон вход в стоматологический кабинет «Иней». Желтая дверь, над ней – вывеска с радостным коренным зубом. Занавески на окнах – чтоб не подглядывали снаружи за страданиями пациентов в кресле. Вот знакомая беседка. Сейчас в ней пила пиво компания шумных студентов. Утром беседка дала приют молодому тирмену, который зашел сюда с другой стороны, дворами, от улицы Гуданова.
А тирмен взял и завалил «целевой выезд».
Недострелил.
– …на долю в наследстве надеетесь? Думаете, дед вам златые горы оставит? Тир на вас перепишет?! Так вот, ничего вам не обломится. Слышите: ни-че-го! И не рассчитывайте. Я наследник! Я!..
Очень хотелось плюнуть. Прямо в эту противную физиономию.
Еще больше хотелось застрелиться самому.
– Стервятник ты, а не наследник, – тихо сказал Данька, поворачиваясь к побелевшему от ужаса, замолчавшему внуку. – Мародер. Мне твой дед такое наследство оставил, что тебе и не снилось. И моли бога, чтоб не приснилось никогда.
«Главное, тапочки не забыть, – думал он, выходя в прихожую. – Главное, тапочки…»
6
Голос в трубке напоминал очередь из столь нелюбимого Кондратьевым «MG-42». Двадцать патронов в секунду, цинков с боеприпасами не натаскаешься. Трубка мобильника, неловко сжатая ладонью левой руки, казалось, вот-вот раскалится, как ствол изделия фирмы «Рейнметалл». Хоть бы одиночными лупил, все легче!
– Нет, – отрубил старик, дождавшись перерыва в обстреле. – Не надо. Приезжать не надо. Вертолет не надо. Академика не надо.
Прав, прав был вечно живой (на «минус третьем») строгий товарищ Иловаев. Не тот телефон, по которому звонят тебе. Увы, мобильник, оставленный предусмотрительной мадам Кали, оказался именно «не тем». Первым телефонировал румяный Александр Семенович, отставной вице-мэр, ныне замминистра коммунального хозяйства.
Что «вице», что «зам» – в вечных «шестерках» ходит!
Бывшего пионера Кондратьев сплавил быстро. Вдохновленный успешной импровизацией, Петр Леонидович приступил к осуществлению давно задуманного – спуску во двор. Поразмыслив, из всех возможных способов (пехом, брюхом, по-рачьи) выбрал все-таки лифт.
Мобильник зашелся очередной трелью («В лу-у-унном сия-я-янии сне-е-ег се-е-еребри-и-и-ится…»), как только Кондратьев, удовлетворенный достигнутыми успехами, устроился на скамейке. Собрался порадоваться жизни – и грянуло.
