Профессору явно хотелось поговорить. Но он героически оборвал монолог:
– Извините, Данечка. Вы, наверное, устали. Не буду вас задерживать. Организм, он ведь не железный. Джек, ко мне!
В последнее время Линько все чаще тянуло на разговоры именно с Данькой. Профессор замечал за собой этот грех, стеснялся, просил прощения: «Извините, нашло на старика!» – но ничего не мог поделать.
Данька поднялся по ступенькам. Стараясь не шуметь, чтобы не разбудить мать, вошел в квартиру. Прикрыл дверь в мамину комнату, включил свет в прихожей – и, уже снимая кроссовки, заметил на полу узкий белый конверт. Под дверь подсунули, что ли? Так дверь вроде к порогу плотно прилегает…
Он взял конверт с пола.
«Архангельскому Д.Р.» – было написано на конверте. И его адрес, и обратный отсутствовали. Внутри оказался лист тонкой полупрозрачной бумаги с отпечатанным на машинке текстом:
«Архангельскому Даниилу Романовичу.
Вам предписывается отправиться в местную командировку сегодня, 5 мая, в год Белой Змеи, в 17:00. Место работы: центральная аллея городского сада им. Т.Г. Шевченко. Все дополнительные инструкции – у выездного куратора Кондратьева П.Л.»
И вместо подписи – штамп: сжатый кулак с большим пальцем, весело оттопыренным кверху. На костяшках всех пальцев, кроме оттопыренного, синела татуировка:
Что это? Дурацкая шутка? Розыгрыш?
Вряд ли.
С другой стороны, в саду Шевченко тоже тир есть. Да и сказано прямым текстом: «Дополнительные инструкции – у выездного куратора Кондратьева П.Л.» Дядя Петя наверняка в курсе. До пяти вечера времени полно: успеем и отоспаться, и к Лерке заехать, и дядю Петю отыскать, и в саду Шевченко поработать.
Прихватив пакет с «Береттой» и письмо, Данька отправился в свою комнату – спать.
4
Зазвонил телефон.
Петр Леонидович удивился. Может, ошибка? Но старенький аппарат вновь выдал тревожную трель, подмигнув желтой лампочкой. Не ошибка, тирмен, не надейся.
– Леонидыч? Леонидыч, ты? Тимур это, из парка…
Телефон у Кондратьева был особенный. Не тем, что древний, считай, из музея, хоть табличку вешай. И не тем, что звонил отчаянно, мертвого разбудить можно. Хорош он был другим: номер нигде не значился. Ни в городской справочной, ни в куда более серьезных списках. Маленькая льгота, тирмену по службе полагается. Верно говорил строгий гражданин Иловаев: не тот телефон, по которому тебе звонят, а тот, по которому ты звонишь.
Раз в три года Петр Леонидович менял секретный номер на новый. Тайной с друзьями-знакомыми делиться не спешил. Ради этого и мобильник завел, но тоже приватно, исключительно ради связи с господином Зинченко. Даньке Петр Леонидович домашний номер не сообщал до поры до времени. А с Тимуром, псом-боксером, скрытничать не стал: продиктовал шесть цифр, велев запомнить, а бумажку – съесть. Понятлив оказался «хомячок», не из болтунов.
Гадом буду, отец, век воли не видать, только если петух жареный!..
– Леонидыч! Я щас возле Макаренко, который памятник. Тебе бы подъехать, а? Тут…
Старик внимательно выслушал про «тут» и повесил трубку. Надо ехать, ничего не попишешь. Изжарили петуха.
– Алло? Примите заказ на такси. Да, прямо сейчас…
Тимура он нашел, где и было обещано: на скамейке, за памятником давнему своему знакомцу Антону Семеновичу Макаренко. Тимур ждал не один, ясное дело. Слева тосковал сержант Фроленко, рябой мент по прозвищу Каланча (или, для коллег по службе, Дядя Степа); справа – хмурый, сосредоточенный Вовик-амбал. Ну да, как без звезды родного райцентра?
Адмирал Канарис спрятался за спиной амбала. Скукоженный, пыльный, в драном пиджаке. Левая нога голой пяткой светит, на щеке то ли синяк, то ли свежая грязь. Увидел Кондратьева, вздрогнул, прижался к богатырскому плечу Вовика.
Сержант Каланча встал. Оправил мундир, придал лицу выражение.
– Так что непорядок, Петр Леонидыч! Надо разбираться.
Молча смотрел действующий тирмен Кондратьев на бывшего тирмена Канари.
Разбираться? Надо. А как?
Час назад известный всему городу псих Адмирал Канарис сиганул под маршрутку. Спасло лишь то, что псих решил свести счеты с жизнью на светофоре, установленном перед главным входом в парк. Маршрутка как раз тормозила на красный свет. Обошлось, не пустил красный свет Адмирала в дальнее плавание. Пиджак по шву треснул, щека пострадала. Три утерянные медальки вкупе с одной туфлей – не в счет.
Возле адмирала, поверженного на асфальт, первым оказался мент Фроленко. А вскорости и «хомячки» подоспели.
– Что же ты, Андрей?
Канарис словно ждал вопроса. А может, и впрямь ждал.
– Позвали! – Он заерзал, всхлипнул, грязным рукавом утер лицо. – Позвали меня, старшой. Все наши: Иловаев, Васыль Лександрыч, Пашка с Федором, твой Семен. И ты звал! Ты, старшой, посередке стоял: в форме офицерской, как на фотографии…
Глаза безумца горели черным огнем. Текла слюна по небритому подбородку.
– Вы на тротуаре ждали… У входа, где раньше арка была. И меня звали. Не словами, душой звали. Я и пошел, старшой. Если зовут, если все вместе… Значит, надо! Понимаешь?
Старик не стал спорить. Кивнул, соглашаясь с Адмиралом. Если зовут, значит, надо. Строгий гражданин Иловаев, затем Василий Александрович, завсектора сезонной статистики, Паша, Федор, Сеня Клименко, он сам. И отставной старшина Андрей Канари.
Великолепная семерка опять вместе.
– Я чего бегом бежал, старшой? Сколько лет никого не встречал, а тут все наши, как на параде. Обидно даже. Мертвяк на мертвяке, не пройти, не протолкнуться, синька вокруг, будто в химчистке. А наших нет. Наконец-то увидел, сподобился. Наверное, Она разрешила напоследок…
И снова не стал возражать Кондратьев. Должно быть, так и случилось. Спешил экс-тирмен Канари в родной парк, орденами-медалями звенел, ясному солнышку радовался, мертвецов надоедливых сторонился.
И увидел.
Пожалуй, и вправду позвали Адмирала. Мене, мене, текел…
– В дурдом психа! – рассудил Вовик, дослушав. – Или типа на мыловарню, чтоб под ногами не путался. У нас в райцентре таких уродов…
Покосился на амбала пес-боксер Тимур. И двинул в ухо – крепко, от всей души.
Где конец, которым заканчивается начало?
Эта невинная присказка сильно раздражала Петра Леонидовича. Если вспоминалась слишком уж не вовремя, он мысленно отправлял ее автора, как говорится, «меж двух пуль». Первая, пристрелочная, свистнула-прожужжала над ухом: «Ж-ж-жди!». Сейчас будет вторая, неслышная, окончательная. Решай, умник: где начало, где конец?
