– Ты говоришь по-испански.
Он слышит испанскую речь, и его представление о мире колеблется.
– Подожди, – говорю я, – у меня есть подарок для тебя.
– Нам запрещено брать деньги с клиентов за ускоренный сервис.
– Это не деньги. Как тебя зовут?
– Хосе.
– Хосе, возьми, пожалуйста, книгу с полки. Это моя книга, я писатель.
Разумеется, мы говорим по-испански. Мы говорим по-испански, и это стирает грань между клиентом и сантехником.
В испанском языке есть различие между уважительным «вы» и простом «ты». В самой Испании местоимение «вы» практически не употребляется. Пока я пытаюсь вспомнить точную форму латиноамериканского употребления «вы», Хосе решает этот вопрос сам. Он говорит мне «ты», и я очень этому радуюсь.
– То, что ты написал книгу, еще не доказывает, что ты писатель. А хочешь, я тебя проверю?
– Это невозможно. Как ты определишь, писатель я или нет?
– Запросто. Кто такой Габриэль Маркес?
– Известный колумбийский писатель – Габриэль Гарсиа Маркес. «Полковнику никто не пишет», «Сто лет одиночества», «Осень патриарха».
Хосе смотрит в пространство. Задумывается.
– Ты назвал книги не так, как они названы в оригинале. Ты читал их в переводе?
– Да.
– На какой язык?
– На русский.
– Русские хорошие люди. А испанский где учил?
– В Мадриде.
Внезапно у Хосе выступают слезы.
– Сделаю, все сделаю. Всю сантехнику тебе сменю. Ты пойми, они ставят дешевые детали. Детали дешевые, а мы не стоим почти ничего. У нас фиксированные зарплаты. И вообще, – я вижу, что Хосе почти плачет, – они не то что Маркеса, они и своих писателей не знают.
Я молчу, мы оба понимаем, кто такие «они».
Хосе еще раз смотрит на мою книгу.
– Спасибо, прочту.
Мне хорошо. Я прочел много книг. Я не гринго. Я – латиноамериканец.
Школа
Мы пришли туда. Это была очень хорошая израильская школа. Не просто хорошая, хороших школ на земле много, а очень и очень хорошая. Лучше не бывает. Лучше просто нет. Спокойствие, тишина. Если пригласить в эту школу случайного человека, он, этот случайный человек, в лучшем случае просто испугается. Он убежит и больше никогда не вернется в нашу школу. Но мы с тобой не были случайными людьми. Мы попали в сказку. Современные электрические коляски, спокойные и радостные лица детей. Сконцентрированные, но почти спокойные лица учителей. В такие школы не попасть случайному учителю. В таких школах нечего делать случайным людям.
Два мальчика прочли напутствия будущим ученикам. Мальчикам было трудно читать, но они старались. Для двухминутной речи нормальному человеку хватило бы десяти минут подготовки. Им хватило десяти лет. Чуть более десяти лет настойчивой работы, бессонных ночей, воодушевлений и провалов, надежд и разочарований. Но сколько весят две минуты на часах Вечности? Какое многотомное издание перевесит эти полстранички текста?
Мы учились в других школах.
Мы знали разных учителей.
Мы знали, что в этой, самой хорошей в мире школе, у Софии не будет плохих учителей.
Я купил тебе мороженое. Ты шла по улице, плакала, а я все никак не мог тебя успокоить.
Я не плакал. Я очень и очень хотел бы учиться в этой школе. Я не плакал. Мальчики не плачут.
Рыбка
Я живу на первой береговой линии. Каждое утро я встречаю рассвет на балконе – картина каждый раз новая. Рай для Айвазовского. Закат тоже всегда разный: в наших краях солнце заходит быстро – море буквально глотает изжелта-красный раскаленный шар.
Это мой первый год в Израиле. Мой пляжно-вальяжный период. Я кит свободного течения: подрабатываю переводами дистанционно. Далеко ходить не надо, здесь есть все: джакузи, сауна, спортзал, бассейн с мороженым и море. Что еще нужно?
Мне исполняется двадцать пять. Муж возвращается с ночной смены и несет мне целый поднос суши и бутылку сладкого игристого. Мы празднуем мой день рождения в 7 утра под тихий шум моря: съедаем суши и распиваем вино. Муж ложится спать, а я спускаюсь к морю.
4 июля – не лучшее время для купания в Средиземном, но я пьяная и счастливая, и в этот день все прекрасно. Даже медузы.
* * *
Море. Это мое море. Оно не может принадлежать одному человеку. Море нельзя купить. Но оно сегодня принадлежит мне. Такая загадочная и непостижимая вещь – море.
Из окна моей квартиры видно море. Другое море. Оно тоже мое. У меня три моря. Всего три. Не так много, но достаточно. Мне достаточно.
Я зажимаю в зубах дыхательную трубку. «У тебя будет все, что есть у меня», – всплывает на мгновение твоя фраза. Мимо проплывает рыбка. Она большая и красивая. Рыбка тоже моя. В эту конкретную секунду рыбка принадлежит мне. Но только на секунду. Каждому понятно, что мы с рыбкой общаемся на равных. Я вижу ее, она видит меня.
Раньше я видел рыбок только в аквариуме. Но это нечестно. Я снаружи, а рыбки внутри тесного пространства. Конечно, в аквариуме у рыбки есть все: кислородный аппарат работает как часы, корм подсыпают регулярно и правильно. Все хорошо в аквариуме, но нет свободы. Может быть, рыбка в аквариуме счастлива по-своему. Все может быть. Каждый аквариумист скажет, что рыбке в аквариуме хорошо, очень хорошо. Но я не аквариумист. Я верю, что рыбкам лучше на воле. Мне тоже лучше на воле.
До свидания, рыбка! Мы еще увидимся. Я в этом уверен, более чем уверен. Никаких «если» или «может быть». Ты красивая рыбка, ты мне нравишься. Я приеду к тебе еще.
Случаются неудачные дни. Случаются дни радостные и спокойные. Восьмого ава у нас сломался кондиционер. Моя дочка плачет и не хочет идти спать. Моя жена Рина делает все, что может, Рина несколько раз отводит Софию под прохладный душ. Мы просыпаемся утром усталые и разбитые. «Что делать?» – спрашивает Рина. «Иди спокойно на работу, – говорю я. – Каждый нужен на своем месте».
У Полины приступ страшной, мучительной боли. Полина отвозит меня в ванную комнату. Полина моет меня и сажает в коляску. Полина почти падает на диван, она сидит и тяжело дышит. Ей нельзя оставаться в помещении без кондиционера. «Ты устала, иди отдохни, – говорит Михаэль. – Я останусь с Рубеном». Михаэль отводит Полину до автобусной остановки. Мне тоже немного плохо. У меня слабые легкие, я почти не спал всю ночь, всю ночь я просыпался и вновь пробовал заснуть, всю ночь сильные медикаменты в моем теле помогали мне пережить жару и духоту.
