— В каком смысле?
— Ну, вы же его начальник, — бывшая погрозила Чистильщику пальцем, и сама смутилась. — Ему нельзя так пить. У него желудок. Давление. Он зеленый весь. У него обмороки. Мне соседи… Не по-человечески это. Не по-христиански.
— Я агностик, — мрачно сказал Чистильщик. — Я дзен-уклонист. Как же вы не вовремя…
— Вы должны. Обязаны. Ему бомжи мобильники носят.
— Бомжи?
Представилась ужасная картина. Бомжи со всего района — грязные, испитые — сносят Золотарю мобильные телефоны. Десятками. Сотнями. Находят, воруют, отнимают силой у невинных детей. И несут…
— Ну, один бомж. Сумка у него клетчатая. Мне Лариса Петровна доложила. Явился, вокруг дома ходил. Интересовался, здесь ли живет этот… Описал — кто. Узнал, что здесь, стал код на подъезде спрашивать. Ваш, мол, мобилу потерял, так я принес. Жалко, если пропадет.
— Отдал?
— Ларисе Петровне? Нет. Дождался, пока… Короче, они потом напились. По-свински. Лариса Петровна сказала, что они под «Гаятри» буянили. Это интернет-кафе, у метро. Кричали, что здесь — притон зла. Геенна огненная. Их чуть не побили. Господи, надо ж так набраться…
— Как вы меня нашли?
— Я звонила. Спрашивала. Мне наш пастор помог. У него связи.
— Связи… Чаю хотите?
— Хочу.
— Черный? Зеленый? Желтый?
— Желтый… я никогда раньше…
— Не пили чаю?
— Желтого…
Чистильщик включил электрочайник. Достал из шкафчика заварник и упаковку «Туманов Хуанг-Шаня». Хорошо, что бывшая согласилась на чай. Так легче. Он не знал, о чем разговаривать с незваной гостьей. «Студия» казалась западней. И ведь ходила, узнавала, искала; нашла.
Требует.
Если Чистильщик и боялся чего, так это встретиться с Золотарем. Пьяным, трезвым — все равно. Жадный, зубастый страх — заглянуть в зеркало и увидеть себя самого. Помнишь, брат? Ты сломал шпагу, а парень тихо выл, скорчившись под деревом. Джинсы бедняги пропитались кровью. Ты ничего не понимал, кроме главного — нельзя слушать этот вой. Обломок шпаги казался выходом — наилегчайшим, пуховым. Как крыло ангела. Потом была реанимация и психушка. И Рита. Спасла, перетащила на эту сторону.
Я не Рита. Я не сумею.
— Вот, — он придвинул бывшей чашку. — Пейте.
— Эта сучка, — вдруг сказала бывшая. — Она у него живет. Эта девка…
Господи, растерянно подумал Чистильщик. Она же его любит, бывшая. До сих пор любит. И развелась. Даю голову на отсечение, она сама подала на развод. Запилила насмерть, ушла, и нате вам — терзается. Принимает участие. Слава богу, Наташка ушла раз и навсегда. Я бы не выдержал вот так, по частям.
— Шиза не сучка, — сказал он. — Зря вы так.
— Да? — в голосе бывшей пробились резкие, визгливые нотки. — Тогда почему она Шиза? У нее есть нормальное имя?
— Есть, — Чистильщик напрягся, вспоминая. Он вечно забывал настоящие имена охотников. — Носова Алена Дмитриевна. А что?
— Носова? Нет, она Шиза. Натуральная. Она мне так и представилась: Шиза. Вы понимаете?
— Да.
— Он блюет, а она полы моет. Он спит, а она с него обувь снимает. С улицы уводит, когда он буянит. Готовит. Посуду моет. Она юродивая, да? Только не говорите мне, что это любовь.
— Я ничем не могу вам помочь.
Бывшая съежилась, словно вспомнив, зачем пришла. Я больше не буду, читалось на ее лице. Она жадно припала к чашке, обожглась, но стерпела. Лишь глаза снова заблестели от слез.
— Он сына видеть не хочет. Антончик к нему каждый день… А он дверь не открывает. Или эта ваша, Шиза… Откроет и говорит: извините. Александр Игоревич просит его не беспокоить. Антончик весь извелся. Кушает плохо. Себя винит. Я же вижу…
Чистильшик подошел к окну.
— Скажите сыну, что его вины здесь нет.
— А чья? Чья здесь вина?!
— Вы книгу Иова помните?
— Да, — растерялась бывшая. — Помню.
— Чья там вина?
— В каком смысле?
— В смысле Иова.
— Не кощунствуйте, — бывшая встала. — Каждому воздастся. И вам в том числе.
— Уже, — вздохнул Чистильщик.
4
Он даже обрадовался, когда в кабинет ворвалась Рита.
— Там… внизу…
Взволнованная, с красными пятнами на щеках, она быстро взяла себя в руки. Вспомнила, что они не одни. Поправила прическу, сухо кивнула бывшей:
— Добрый день. Я — коллега Вадима Петровича.
— Будьте благословенны…
— Что? Ах да, конечно. Вадим Петрович, внизу что-то происходит.
— Что?
— Какой-то шум.
— Шум? — Чистильщик прислушался. — Вроде бы нет.
— Это вам отсюда не слышно. Зайдите ко мне, в соседнюю комнату.
Рано обрадовался, понял Чистильщик. При виде Риты делалось ясно: если он сам пуще смерти боялся встречи с Золотарем, шарахаясь от зеркальности deja vu, то женщина с не меньшей силой боялась зайти в «нижний котел». Туда, где резала себе лицо — нет, теряла, с каждой секундой все больше теряла лицо, становясь не пойми кем.
Хорошо, если марионеткой.
— Извините, — он кивнул бывшей. — Обождите, я сейчас.
Да, действительно — в соседней комнате был слышен шум, несшийся снизу. Ремонтники, гады, напортачили со звукоизоляцией… Звук слабый, но внятный. Чистильщик прикинул, какой галдеж должен стоять в самом «котле», и содрогнулся. Снаряд второй раз в одну воронку не падает, напомнил он себе. И ответил: ты, брат, не воевал.
А вдруг падает?
— Можешь вывести охотничьи камеры на монитор? — спросила Рита.
— Нет. Ты же знаешь, у меня нет кодов.
— Я? Нет, не знаю.
Кажется, она не лгала.
— Коды от камер — у внешников. Все записи идут к ним. У меня нет доступа к материалам. Это надо подавать запрос…
— Я могу позвонить Ямпольскому.
— Долгая история. Короче, я вниз. Жди тут.
Чистильщик кинулся к шесту. Проклятье! — шест обжег ладони. Свалившись в коридор «котла», он пулей влетел к охотникам. Разогнался, как на пожар. И сбил с ног идиота-Самохода. Новичок топтался в дверях — здоровенный, плечистый, не меньше самого Чистильщика.
Оба упали на пол.
— Вот! — назидательно произнес знакомый голос. — Вот оно, возмездие! А я вас предупреждал, юноша. Какого черта вы заняли мое место? Вас что, не уведомили?
— Не-а…
Самоход ворочался под непосредственным начальником, кряхтя и охая. Наконец он выбрался на свободу и сел Чистильщику на копчик. Поерзал, устраиваясь. И со вздохом повторил:
