5. Задолго до повечерия
[198]– Брат Реньяр, слышал ли ты когда-нибудь о Затопленной крипте?
Библиотекарь поднял взор от кодекса, который он как раз переплетал в мягкую телячью кожу. Вийон почти согнулся под внимательным взглядом красных его глаз.
Он до сих пор не нашел ни одного упоминания об этом месте. Монахи, которых он расспрашивал, опускали глаза, качали головами или спокойно просили на языке жестов, чтобы он позволил закончить им молитву. Реньяр был единственным, кто не стал качать головой и уходить от ответа. Просто смотрел на Вийона проницательным взглядом.
– Отчего же вы спрашиваете об этом месте, брат?
– Поскольку не все ваши монахи, умершие в этом монастыре, упомянуты в списках умерших. Я же хотел списать их имена с гробовых таблиц, чтобы не пропустить никого, кто заслуживает упоминания. Иначе молитвы, которые Его Преосвященство собирается произносить в Нанте, не достигнут престола Господня. Ведь поминальные молитвы должны быть произнесены, чтобы умиротворить ошалевшее море и спасти монастырь.
Реньяр молчал.
– Я прибыл, чтобы вам помочь, брат библиотекарь, – добавил поэт. – А потому окажите мне любезность.
– В крипте этой никто не бывал со времен Людовика Святого.
– То есть это место все же существует?
– Над самым берегом моря, чуть ниже катакомб. – Библиотекарь задумался на миг, поглядывая налитым кровью взглядом куда-то в пространство. – Но найдете вы там немного. Гробы и кости, коим больше двух веков. Останки нескольких монахов, позабытых даже в наших книгах.
– Брат, я настаиваю. И униженно об этом прошу.
– Вход расположен за каменной плитой, в северном конце прохода. Не потому, что это тайна, а потому, что когда строили монастырь, крипту предназначали для рефугии
[199] братьям в случае нападения врагов – англичан или французов. Ты найдешь ее легко, это большая плита в северной стене: достаточно крепко подпереть ее с одной стороны – и она легко, словно страница этой книги, развернется. – Реньяр захлопнул кодекс с таким звуком, что пламя свечи, горевшей на подставке, затрепыхалось от дыхания ветра.
– Спасибо тебе, брат.
– За плитой коридор ведет отвесно вниз. Но не бойся, брат, ступай смело, ничего не бойся: он приведет тебя прямиком в Затопленную крипту. Она вырезана в таких скалах, что сомневаюсь, чтобы до нее сумело добраться море. Ты можешь даже не брать с собой фонарь – хотя в коридоре темно, наверху в крипте есть щели, сквозь которые внутрь проникают лучи света.
– Я до гроба благодарен тебе, брат, – сказал Вийон.
– Это вовсе не тайна, – проворчал в ответ Реньяр. – В этом монастыре нет никаких тайн. Кроме тайны явления Пресвятой Девы Марии, – добавил с улыбкой.
Вийон кивнул и сделал вид, что внимательно изучает жизнеописание набожной и скромной жизни святого Сульпиция, затерявшееся меж страницами монастырских хроник.
Но всего тремя здравицами позже он уже спускался в катакомбы…
На полу крипты морской воды все так же было по щиколотку, как он и запомнил со времени предыдущего своего визита. Он спешил: хотел спуститься в крипту до повечерия, прежде чем солнце погрузится в море и над аббатством распрострет свои крыла темная, словно чернила, ночь. Прихватил с собой веревку и фонарь. А под черной бенедиктинской рясой спрятал свою верную подругу – острую словно бритва чинкуэду, которая не раз и не два уже выручала его в сложных ситуациях.
Легко отыскал плиту, о которой говорил Реньяр. Плита как плита, была она пористой и выщербленной, раньше он не обращал на это внимания. Нажал плечом на одну ее грань – сначала не происходило ничего, потом он услышал тихое похрустывание, и камень поддался, проворачиваясь вокруг собственной оси. Потом дверь заклинило, и Вийону пришлось использовать чинкуэду, чтобы расширить щель; он с трудом протолкнул плиту дальше – пламя фонаря затрепетало, а поэт явственно почувствовал влажную прохладу, просачивающуюся сквозь щели в нижней части казематов. Будто обезумев, он толкнул влажный блок, упершись пятками в воде, словно Сизиф, толкающий камень наверх. И в конце концов, когда непривыкшему к тяжелой работе поэту казалось уже, что на его утружденной спине вот-вот вырастет верблюжий горб, упрямая плита провернулась настолько, что он сумел пробраться по другую сторону.
Дальше был коридор – низкий, мокрый, темный, довольно резко идущий вниз. Помня слова брата Реньяра, что ведет он прямиком в Затопленную крипту, поэт быстро зашагал, спускаясь все ниже и ниже. Влажный сквозняк раздувал его рясу, холодил распаленное лицо. Коридор вел строго вниз. Вийон примечал, что вокруг делается светлее – свет шел спереди, наверняка из крипты, которая, согласно словам библиотекаря, соединялась с миром.
Коридор свернул внезапно. Сделалось светлее. Вийон шагнул за поворот и…
Вдруг остановился с криком.
Земля ушла у него из-под ног, несколько камней сорвались с края обрыва, полетели вниз, скрылись в гребнях волн, разбивающихся у подножия обрыва! Там не было части коридора, не было Затопленной крипты! Не было ничего! Проход обрывался, открываясь на скалистый, подмытый морем клиф. Все, что находилось за поворотом, теперь пребывало во владениях Нептуна – море приняло в вековечное владение остатки монастырских подземелий.
Поэт с трудом удержался на краю пропасти. Ветер свистел в ушах, а неспокойное море накатывало все выше на скалы. Солнце скрылось за покровом темно-синих туч. Вийон прищурился, ему показалось, будто далеко на юге что-то блеснуло. Быть может, вместе с сумерками на едва живые монастырские стены обрушится гроза?
Значит, вот как выглядит конец миссии Вийона. Вода забрала крипту с телом Фаустина и вместе с ней погребла надежду поэта на неплохой заработок. И что теперь? Что делать? Будь он птицей – слетел бы вниз, чтобы в прозрачной воде высмотреть останки молодого монаха. А если бы выросли у него рыбий хвост и жабры, он мог бы нырнуть в водоросли и гривастые волны, чтобы поднять со дна труп любовника аббата Гиссо.
Увы, поскольку Господь в милости своей призвал его к жизни в человеском обличье, нечем было ему тут заняться.
– Что, все еще не нашел Затопленную крипту?! – зарычал чей-то неприятный голос. – Так она прямо перед тобой, вот уже почти сто лет!
Вийон обернулся, хватаясь за рукоять чинкуэды. Позади поэта стоял брат Реньяр, а выражение лица его не имело ничего общего с прирожденной скромностью библиотекаря. Монах скалил зубы словно волк, а глаза его буравили Франсуа со злостью и презрением.
– Ты разнюхивал в монастыре, как гончий пес епископа, – рявкнул Реньяр. – А я ведь сказал: в этом монастыре нет никаких тайн! И впредь не будет, так как последняя из них упокоится с тобой на дне моря.
