Оно, конечно, неплохая идея: такая загадочность могла даже подстегнуть зрительский интерес и повысить рейтинг, но вдруг они попали впросак с этим мистером Икс? Вдруг он совершенно не совпадет ростом, фигурой, прической, открытыми частями лица с настоящим заявленным в рекламе шоу магом?
Что ж, в любом случае сокрушаться было глупо: что сделано, то сделано и сделано (естественно, благодаря ее стараниям) хорошо. Поэтому Клара просто впивалась лакированными коготками в руль, а туфельной платформой в педаль газа и мчалась навстречу запланированному триумфу по шоссе, на редкость свободному для этого часа.
«Надо же, – думала она, – и здесь волшебство: ни пробок, ни отвратительного смога».
Это действительно было странно. Как будто чья-то невидимая длань специально расчистила Кларин путь. Как будто чарами заказавшего шоу кудесника весь день озарился каким-то особым колдовским духом. Как будто за самою Кларой (и она реально это чувствовала) тянулся незримый, но несокрушимый магический шлейф.
И красные глаза светофоров стыдливо гасли, не смея преграждать ей путь. И любимая радиостанция, как специально, крутила самые замечательные (на ее вкус) песни. И солнцезащитные очки не давили на переносицу. И в теле была особая легкость – то ли благодаря недавно пережитому оргазму, то ли благодаря стараниям целителя, таким образом уже сейчас расплачивающегося за свой ожидаемый вечером успех.
Она даже запела вместе с приятным сопрано по радио. Это значило, что день начинался уж очень хорошо, потому что в другие дни она себе петь не позволяла.
И так оно и длилось до самого обеда, который Клара, как всегда, перехватывала на бегу, раздавая указания и отчитывая провинившихся (последнее – мягче, чем обычно).
А потом вдруг ее радужное настроение испарилось, словно его и не бывало. Потому что начали съезжаться будущие участники шоу – жалкие немощные калеки.
Они заполняли специально отведенную для этой цели комнату, и чем больше их становилось, тем, казалось, упорней они вытесняли из столь прекрасно начатого дня все живое, свежее и яркое.
Среди них были подростки и взрослые («Хорошо хоть не старики, – подумалось Кларе, – а то бы это смотрелось еще ужаснее!»), слепые, глухие и немые. А также парализованные в инвалидных колясках и один уж совсем скрюченный и трясущийся, медицинскую причину чего даже она, весьма эрудированная в области физических патологий, объяснить бы не смогла.
Эти люди не только пожирали Кларин кислород. Они заставляли ее задыхаться и по какой-то иной причине, которую ей необходимо было срочно определить.
Может быть, дело было в том, что она – со своими накладными ресницами и шиньоном – вдруг тоже ощутила себя рядом с инвалидами убогой и никчемной?
Может быть, это осознание собственного бессилия по отношению к злобной и неразборчивой природе вдруг прижало ее к земле и заставило ее ноги заболеть от впившихся в них ремешков, от неестественности вычурных платформ?
Может быть, она вдруг представила себя настоящую – некрасивую, нежеланную, вынужденную мастурбировать, чтобы утолить никем не разделенную страсть, – и ей стало очень жалко себя? Куда жальче, чем их, больных людей, которые хоть и свыклись со своими бедами, но все же имеют шанс исцелиться. На этом дурацком, ею же состряпанном шоу.
А ей, удастся ли ей тоже измениться? Или она так и будет прозябать в коконе одиночества, подмалеванного социальным лоском и косметикой?
Она заглянула в глаза слепого и прочла там суровый приговор.
«Ты скоро состаришься и умрешь, – сказали ей мертвые глаза. – И никто не будет тебя оплакивать. Потому что ты лишь ничтожное насекомое, копошащееся в затхлой помойке равнодушного мира. Ты проживаешь остатки бессмысленной жизни, чтобы из твоего тела проросли зерна, которые напитают другое насекомое. Тоже обреченное сдохнуть».
Почему эти мысли пришли к ней именно сейчас?
Она не знала. Но тщательно подведенные глаза вдруг начали сочиться непрошеной влагой. А шиньон, словно утративший доселе державшую его силу магнетизма, поехал вбок.
Глава 14. 1991 год
Прежде всего надо ограбить инкассаторскую машину.
Это кажется тебе лучшим способом обзавестись начальным капиталом, без которого весь твой прекрасный план может остаться просто жалким пусканием ветров, выдохом после затяжки, праздной щекоткой мысли.
А ты так не любишь. В твоей жизни есть один, но твердый принцип: доводить задуманное до конца во что бы то ни стало.
Поэтому инкассаторская машина. В серый дождливый полдень. И надеть тонкую куртенку с капюшоном. А локоны наружу. С ними у тебя совсем еще детский, безобидный вид.
– Тебе чего, мальчик? – спросит толстый инкассатор, запихивая в машину тугие мешочки.
– Дяденька, а я такое в кино видел, – скажешь ты. – Там внутри, что, правда куча денег?
– Правда-правда. Иди давай отсюда.
– Я-то иду. А просто интересно.
– Интерееесно! – передразнит тот. – Иди давай уроки делай.
– Я-то пойду.
– Ну и иди.
А сопровождающий милиционер подозрительно скосится в твою сторону и медленно потащит ладонь по сукну штанов, к кобуре.
Очень медленно, потому что куда торопиться? Какая такая угроза может исходить от старшеклассника в промокшей куртке?
– А на эти деньги можно было бы машину купить? – спросишь ты.
И тогда уже в разговор вступит милиционер. Не тот, что спереди, а который всегда стоит рядом с инкассатором.
– Тебе сказали валить, так и вали по-хорошему! – рявкнет он.
– Да лааадно, – обидишься ты. И пойдешь себе мимо.
Но проходя мимо милиционера, который уже убрал ладонь с кобуры, ты брызнешь ему в лицо краской из распылителя. И он завопит. И вытащит пистолет. Но не сможет стрелять, не видя цели. А ты уже воткнешь ему в горло заточку. И выхватишь пистолет. И перестреляешь их всех. И заберешь деньги. Все просто. Даже проще, чем в кино, которое ты действительно видел (ну ведь не стал бы ты обманывать славного дядьку-инкассатора?).
«А если люди вмешаются?» – спрашиваешь ты сам себя.
«Люди – трусливое быдло. Никто не вмешается», – успокаиваешь ты сам себя.
Успокаиваешь? С чего бы это? Ведь ты вовсе и не волнуешься. Честно – ни капельки.
«А если рядом окажется случайный герой?» – продолжаешь ты выяснять отношения с самим собой.
«Не окажется. Их так мало на душу населения, что подобная вероятность ничтожна мала. К тому же день будет дождливый, и герой может вообще ничего не заметить, прячась под зонтиком».
«А откуда ты знаешь, что день будет дождливым?»
«Потому что я его выберу сам».
«А если ни один из дней не будет дождливым?»
