– Так вы?..
– С тех пор по сестриным документам зиву. А она у меня была без образования, торговка простая. Вот и я посла по ее стопам.
– Так они не знают, что вы живы?
– Нисколеськи не догадываются, – заверила она прямо-таки с каким-то ликованием.
– Послушайте меня, дорогая моя! – забеспокоился старик. – Я вас умоляю, вы никому больше об этом не рассказывайте. Не ровен час кто-то разболтает и вас найдут.
– Да кому зе я рассказываю? Только здесь, своим.
– Умоляю, ни своим, ни чужим – никому больше не рассказывайте. Если жить хотите.
– А, зить-то. А зить-то я не особо хосю.
– И все-таки: ради себя, ради памяти безвинно убитой сестры, ради справедливости и правосудия, которые еще, быть может, восторжествуют когда-нибудь и потребуют вашего свидетельства и вашей присяги – не рассказывайте. Хорошо? Обещаете?
– Да обессять-то я могу, а вот удерзаться спьяну – того не обязуюсь.
– Постарайтесь, голубушка! А я постараюсь вам помочь.
– А это хоросо, – согласилась она. – Знасит, придесь сюда ессе?
– Приду, если жив буду.
– А ты зиви!
И они попрощались. И всю дорогу домой в голове у старика бились две настырные, как соседский ночной молоток, забивающий гвоздь в разделяющую смежные апартаменты стену, мысли.
Первая: как сообщить все это Евгению? Нет, вернее так: как незамедлительно сообщить все это Евгению, да еще и не привлечь внимания властей?
И вторая: если за ним все-таки следили и подслушали его разговор с бывшей медсестрой, то что теперь будет и с ней, и с ним?
За время, понадобившееся ему, чтобы преодолеть расстояние от кабачка до дома, никаких ответов у него, к сожалению, не возникло.
Глава 18
Сестра Евгения была беременна.
Она подозревала это уже несколько дней, но узнала окончательно только сегодня утром, проделав в ванной стандартный, доступный в любой аптеке даже школьницам тест.
Подружки рассказывали ей, что когда-то, лет сорок-пятьдесят назад, такой роскоши в мире и в помине не было, и бедным девушкам для подтверждения беременности необходимо было тащиться в поликлинику и сдавать кровь из вены.
Сейчас же все проще простого: ороси бумажную полоску утренней мочой – и результат налицо. Две полоски означают, что в матке поселился пока малюсенький, но быстро захватывающий позиции жилец.
Отцом ее ребенка был Бог. Интересно, передаются ли божественные качества по наследству путем какого-нибудь генетического механизма или нет? И если да, то как теперь ей, практически богоматери, обходиться с растущим плодом? И как потом воспитывать новорожденного?
А кстати, какой номер ему присвоят? После принятия нового закона о выборе между материнским и отцовским номерами в пользу меньшего из них, по всей видимости, ее ребенок будет 1-… А вот дальше что?
Если график девственниц у Бога такой плотный, вероятно, и малышей они ему уже нарожали с пару сотен. Так, стало быть, ее дитя будет 1-300? 1-376? 1-894?
Глупо гадать, конечно. Надо просто пойти и доложить о беременности будущему отцу.
А будет ли он помогать? Присутствовать при родах? Покупать сынку или дочке подарки?
Голова кружится от вопросов.
И конечно, самый серьезный из них – это то, как ей сказать обо всем родителям? И когда? Может быть, прямо сейчас? Выйти на кухню, откуда пахнет котлетами с чесноком, и сказать: «Мама, папа! Вы скоро станете бабушкой и дедушкой!»
Или так: «Мама! Папа! Вы скоро станете богобабушкой и богодедушкой!»
Нет, чушь какая-то!
А что, если они расстроятся? Не примут ее решения? Не поддержат? Потребуют сделать аборт?
А аборт в данном случае будет считаться богоубийством? И не являются ли вообще все вот эти ее теперешние мысли богохульством?
Вера в Бога диктовала ей необходимую последовательность конкретных шагов: пойти к Кларе, сообщить о ребенке и спросить, что делать.
Но почему-то после похода в Богову спальню ничего из вышеперечисленного делать не хотелось. А хотелось уткнуться в мамино плечо, с которого всегда сползает лямка передника, и закусить бередящую ее с утра новость горячей котлетой и теплым, утешительной температуры, словом.
«Пойду к ним! – решила сестра Евгения. – И будь что будет!»
– А ужин как раз готов! – приветствовала ее мать, нарезая салат – крупно, зелено, как раз так, как дочка всегда любила.
– Мама, послушай!
– Слушаю!
Да, пожалуй, лучше с ходу, без тягомотины, на раз-два-три. Вот так:
– Я беременна!
– Господи! – всплеснула руками мать. – Да от кого же?
– Да вот как раз от него! – сестра Евгения даже улыбнулась получившейся игре слов. – От Господа!
Мать далеко не сразу поняла, что она имеет в виду. А когда поняла, заплакала.
– Мама, это ты от радости или наоборот? – запуталась дочь.
– Я сама не знаю.
– Папе надо бы сказать.
– Сейчас придет, скажем.
– А он, думаешь, обрадуется? Или нет?
– Я не знаю.
– А наш учитель обрадуется?
– Доченька, я совсем не знаю.
Не знал и отец.
Сам он, кажется, был в шоке. Хотя, спрашивается, чего ему быть в шоке, если такие дела вокруг него происходят сплошь да рядом? Очень многие девушки предлагают себя Богу, в старших классах все только об этом и говорят. Значит, любой родитель должен быть готов.
– Так-то оно так, – сказал отец. – Но все-таки одно дело, когда это в теории, а другое, когда происходит с твоей семьей.
– Ты что это говоришь? – возмутилась дочь. – Ты разве не думал, что так однажды случится? Не желал, чтобы я удостоилась святости? Не догадывался, что все мы только и ждем восемнадцати, чтобы сразу побежать в тот дом и предложить себя наместнику Небес?
– Да, все так, только…
– Что «только»? Ну что «только»? – в глазах ее стояли слезы и она от досады, как и всегда, с самого детства это делала, прикусывала тонкую нижнюю губу.
Казалось, она завела этот спор больше для того, чтобы убедить саму себя, а вовсе не растерянного отца, который занимал сейчас явно не самую правильную гражданскую позицию.
– Да ведь любой из нас должен умереть ради него, если потребуется! – кричала она. – Ты это понимаешь? Жизнь отдать, всего себя отдать. Вот я и отдала. И взамен ребенка получила. Вашего внука.
– Говорят, таких детей у матерей не оставляют, – робко вставила мать. – Отбирают в специальный интернат.
