Не в силах больше терпеть поднявшийся жар, Хома зашептал молитву, отвернувшись к стене.
Свет свечи задрожал и погас. Слушая в темноте мерное дыхание Веры, парень еще долго не мог уснуть, стараясь отогнать от себя воспоминания о божественных изгибах ее тела.
Глава X
Вера
Хома проснулся от крика петуха. Противная птица орала так громко, словно сидела у него над самым ухом.
– Молчи, проклятый! – сквозь сон крикнул Хома и приподнялся с постели. Словно сотни маленьких осколков мгновенно разлетелись у него в голове, создавая невыносимый шум. В глазах потемнело. Тело парня было тяжелым, как будто чужим. Не сумев пошевелить ни рукой, ни ногой, Хома ощутил чудовищную боль в затылке.
«Что это со мною? – испугался он.– Вроде вчера не ушибался…»
Припомнив, как отхлебнул перед сном горилки, Хома подивился, какая крепкая она оказалась, и тут же решил, что больше никогда не будет ничего пробовать из Вериных запасов без спроса.
– Так и подохнуть можно,– прошептал Хома, мелко дрожа и растерянно оглядываясь по сторонам. В хате было тихо. Глупо было даже надеяться, что трудолюбивая хозяйка все еще спит. Наверняка Вера встала еще засветло и тихонько выпорхнула на хутор работать.
Однако тут послышался скрип половиц, и из сеней робко выглянула Вера с полными руками свеклы, румяная, свежая и улыбающаяся:
– Проснулись, паныч?
Ничего не ответив, Хома залюбовался на нее. Тонкие русые Верины волосы слегка вились, нежно обрамляя аккуратное светлое личико, казавшееся совсем детским, если бы не глубокая складка поперек лба и не крохотные лучики морщин вокруг бездонных голубых глаз. Простенькие юбка и сарафан так ладно сидели на бабе, что она казалась нарядною как царица, пусть и слегка запыленною от перебирания свеклы.
– Что с вами? – приглядевшись к бурсаку, растерялась Вера.– Вы, паныч, очень бледный. Может, водички принести?
Хома осторожно кивнул. Вера скрылась из виду и появилась с кружкой воды. Хома вожделенно протянул руки, но баба грациозно прошла мимо, свернув к полке со склянками у высокого узкого окна. Задумчиво поглядев на пузырьки с жидкостью, она откупорила один, понюхала и добавила в воду несколько капель.
Прошагав к гостю, баба присела на лавку рядом с ним и заглянула в глаза:
– Пейте.
От нее пахло полевыми цветами и чем-то сладким. Так изумительно, что Хомино дыхание участилось. Схватив кружку, он стал жадно пить воду, успевая поглядывать на Веру горящими глазами.
Щеки бабы порозовели. Убрав со лба прядку волос, она смущенно потупила глаза.
– Вот спасибо тебе,– выпив до конца, поблагодарил парень и тайком стал разглядывать ее изящную длинную шею, тонкую прозрачную кожу и блестящие ключицы. Вера была так хороша, так мила! Ее красота была неяркой, неброской, скорее оглушительно-нежной, сбивающей с ног своею беспомощностью. Бурсак даже решил про себя, что краше Веры никогда никого не встречал.
Так и сидели они молча, пока Хома таращился на все более смущающуюся Веру, и она не отводила взгляда, не убежала прочь, хоть и сидела как на иголках.
Приняв пустую кружку маленькими ручками, баба собралась уходить, но Хома поспешил извиниться:
– Сам не знаю, что со мною…
– Вам лучше быть осторожнее с моими настойками,– Вера лукаво улыбнулась, и в ее глазах заплясали огоньки.– Вы, видать, паныч, не привыкши. Некоторые могут быть очень крепкими,– она захихикала.
Парень покраснел как помидор, оттого что Вера все знает.
Закинув голову, баба расхохоталась, потрясая мягкими локонами, выпавшими из косы. Ее смех был нежным и звонким, словно переливался ручеек.
– Ну что вы, паныч,– она склонилась и положила свою ладонь Хоме на руку. Его сердце едва не выпрыгнуло из груди.– Все хорошо, не смущайтесь. В следующий раз я обязательно оставлю вам горилки.
Растрогавшись, Хома хотел сказать, что не нужна ему эта проклятая горилка. А нужна только Вера. Чтобы она вот так сидела с ним и держала его за руку целую вечность, никуда не уходя. Любуясь бабой, Хома хотел сказать, что никогда не испытывал таких чувств, но вместо этого он только открывал и закрывал рот, не произнося ни звука.
Смущенная Вера тоже замерла, глядя на него своими глазищами. Ее дыхание участилось. Хома подумал, что, наверное, нужно без слов просто наклониться к ней, всего чуть-чуть, и поцеловать. Но он не мог. Страх и стыд сковали парня.
На лице Веры проскользнуло что-то вроде разочарования или обиды. Что-то очень женское. Закусив губу, она поправила складки на юбке и, шумно вздохнув, поднялась, попятившись к двери.
– Отдыхайте, паныч,– неловко улыбнулась она.– Я пойду. У меня работы много,– она скрылась в сенях.
Прогулявшись до центра хутора, Хома в этот раз не приметил ничего странного. Наоборот, козаки и местный люд были необычайно улыбчивы и веселы, что казалось невероятным после тревог предыдущего дня.
Хома был приятно удивлен тем, как изменилось настроение хуторян, и радостно глубоко вдохнул, расправив плечи и ослабив веревку на поясе зипуна.
Вежливо здороваясь, парень стал весело насвистывать и шагнул за ворота вслед за лохматым табунщиком, намереваясь пройтись вокруг хутора.
Чья-то тяжелая рука легла на его плечо. Хома сжался и удивленно оглянулся. Перед ним с грозным лицом стоял вооруженный до зубов Фитиль.
– Пан учитель, куда собрался? – ехидно спросил он.
– Я… прогуляться хотел,– робко пробормотал Хома, чувствуя кожей угрозу и неприязнь, исходящие от пожилого козака.
– А что, учеба с панычами уже закончена? – сморщив грубое лицо, поинтересовался козак.
– Так паныч Авдотий болеет,– пожимая плечами, Хома попятился от козака, пока не уперся в кого-то.
Позади него стоял полуголый Сивуха, который возник словно из ниоткуда.
Сивуха широко улыбнулся Хоме беззубым ртом и распахнул объятия:
– Пан философ! Гуляешь?
Хома перевел растерянный взгляд с Сивухи на Фитиля, который стоял в воротах, не шевелясь, грозно как скала.
– А не выпить ли нам по чарке, пан философ?! – Сивуха приобнял бурсака и потянул обратно на хутор.
– Отчего же не выпить! – Хома робко улыбнулся и настороженно поглядел на старого козака.
Фитиль проводил их тяжелым взглядом.
– Пойдем, я покажу тебе хороший шинок,– не дожидаясь Хоминого ответа, Сивуха потащил его за рукав.
– Чего это он? – Хома встревоженно озирался на Фитиля.
Сивуха крепко повис на бурсаке, и Хома понял, что козаку просто-напросто трудно идти.
«Стало быть, он уже принял горилки»,– рассудил Хома.
Кроме того, от козака невероятно разило немытым телом, потом и луком.
