Хома и сам был напуган. Сделав большой глоток, он спросил:
– Как паныч Авдотий?
– Авдотий быстро поправляется,– Вера улыбнулась.– Скоро вы сможете начать занятия.
– Это хорошо,– пробормотал парень, вглядываясь в ее бледное лицо.– Знаете, Вера, много странного и чудного заметил я у вас на хуторе.
– Что же, например? – наморщив лоб, поинтересовалась Вера.
Бурсак поразмыслил, стоит ли рассказывать о том, как напугал его на псарне вид истерзанной собаки. Передумав, он произнес:
– Я знаю, умер у вас кто-то?
– Маруся,– Вера печально вздохнула.– Несчастный случай, страх такой! это ужасно,– схватив юбку, она стала нервно мять холстину между пальцев.– Никак не могу привыкнуть к тому, что люди иногда умирают,– призналась Вера.
– Это тяжело,– согласился Хома, пожалев Веру и решив больше не задавать вопросов про Марусю.– Тяжело вам здесь? Это не хутор, а крепость какая-то,– семинарист поежился.– К чему вам все эти укрепления? На хутор часто нападают?
Вера с нежностью заглянула Хоме в глаза:
– Не тревожьтесь, паныч. Все с вами будет хорошо. Козаки нас всех защитят.
– Я не только за себя тревожусь,– признался Хома.
– А за кого же еще? – удивилась Вера.
– За вас,– тихо признался парень и покраснел до кончиков ушей.
«Хорошо, что свет от свечи такой тусклый»,– с облегчением подумал он.
Однако ж свет не помешал ему разглядеть, что при его словах Вера вся заалела.
– Почему ж вы считаете, что у нас крепость? – с придыханием спросила она.
– Сегодня утром один козак не дал мне выйти за ворота,– Хома задумался.– Я не знал, что не могу покидать хутор.
– Ну что вы, паныч,– Вера как-то нервно расхохоталась.– Козаки суровые, но справедливые. Померещилось вам, поди. Угощайтесь, пан философ, и ложитесь спать,– ласково прибавила она.
Хома перевел взгляд на худые плечики, на острые груди и бледные тонкие запястья бабы и прошептал:
– Нравишься.
Баба застенчиво подняла глаза и впервые прямо посмотрела на Хому. Парень почувствовал, что земля уплывает у него из-под ног, и протянул к Вере руки. Она не оттолкнула. Продолжая глядеть Хоме прямо в глаза, Вера осторожно взяла у него чарку, поставила ее на стол и приблизилась к гостю. Накрутив на палец курчавый волос Хомы, она кокетливо улыбнулась:
– Ты тоже, хлопец, удался!
Сердце Хомы застучало бешено. Он наклонился, чтобы поцеловать бабу, но тут из-под его рубахи показалось голубое сияние.
– Что это? – испуганно отпрянула Вера.
– Так,– Хома торопливо прикрыл сияние ладонью, но оно все равно проступало сквозь пальцы.
– Ну надо же,– Вера не могла оторвать зачарованных глаз.– Как красиво.
– Хочешь, подарю? – тяжело дыша, предложил Хома.– Проси, что хочешь.
– Ничего мне, паныч, не нужно,– Вера рассмеялась и отстранилась.– Мне только боязно, что вы носите его рядом с крестом,– призналась она.– Вы, конечно, ученый, не то что я,– баба стыдливо потупила глаза.– Но разве так можно?
– Да черт с ним, с этим каменюкой,– прошептал Хома и, стянув амулет, сунул в карман.– Давай мы лучше о нас поговорим?
– О нас? – Вера удушливо покраснела.
– Я как тебя увидел, только о тебе и думаю,– признался парень.
Вера раскраснелась еще сильнее и спрятала лицо в ладони. Хома взял ее за подбородок и поцеловал с большой нежностью.
Баба тяжело и влажно задышала, податливо открывая рот под его поцелуями. Хома робко приобнял ее за талию.
Вера вдруг отстранилась и встала с лавки. Развязав пояс, она медленно расплела косу, разметав по плечам мягкие русые локоны. Скинув юбку и рубаху, она погасила свечу и маленьким пальчиком подозвала к себе замершего от восхищения Хому.
Глава XI
Неприятные известия
Через несколько дней Вера наконец сообщила гостю, что пан Авдотий почти поправился и вскоре они смогут заниматься.
Хома немного волновался, ведь пан сотник все еще не повидался с ним, и новоиспеченный учитель почти ничего о нем не знал, кроме скудных рассказов козаков о том, что сотнику уже долгое время нездоровится. Приказчик тоже куда-то пропал, на хуторе воцарилось спокойствие и безделье.
Кроме того что каждое утро Хома просыпался со страшными головными болями и ломотой в теле, он был абсолютно счастлив жить с Верой. Скромная баба заботилась о нем, просила его никому не рассказывать об их любви, но Хома и сам не собирался этого делать. Каждое утро с благодарностью принимал он ухаживания Веры, лечившей его своими травами и настойками, без которых, казалось, он не смог бы и подняться. А каждую ночь ждал ее сильнее всего на свете.
Вера встревоженно осматривала его по утрам, растрепанная, мягкая, стараясь понять, что за недуг мучает ее милого, но пока, увы, не могла.
И вот одним таким утром она сообщила Хоме, что Петро и Авдотий уже ждут его в панском курене.
Собравшись, Хома робко вошел по ступеням в богатый дом, за которым он так долго и трепетно наблюдал снаружи. Удивило Хому то, что внутри курень выглядел крайне просто. В просторной гостиной, куда он попал сразу из сеней, почти не было мебели, кроме тяжелого длинного стола да лавок по бокам. Лавки и стол были такими огромными, что парень подивился, как их сюда занесли. По стенам не висело оружие, что было крайне непривычно для казачьих куреней. Угла с иконами Хома тоже не заметил. Обстановка была скудной и неуютной.
Встретила его морщинистая баба в платке с мертвенно-бледным лицом и усадила в специально отведенный для учебы угол.
Разглядывая, как она неторопливо разжигала свечу, хотя в столовой и так было светло, Хома подивился ее внешности и угрюмому нраву. Баба казалась не старой, но ее волосы были седыми, глаза абсолютно бесцветными и тусклыми, окруженными плотной сеткой глубоких морщин, лицо изможденное и сухое, уголки губ поджаты. Она привела мальчиков и, бросив на Хому внимательный взгляд, тихо прошелестела:
– Пан сотник поручил мне помогать вам во всем. Ежели что понадобится для обучения: свечи, перья, бумага,– только скажите, я сбегаю! Учебники остались от прошлых учителей…
– Спасибо,– поблагодарил Хома, стараясь не думать о том, как эта старуха, похожая на беспомощную рухлядь, куда-то сбегает, и аккуратно присел на лавку между смущенно-заинтересованными братьями.
– Знакомьтесь, я пока пойду,– баба вяло и недобро улыбнулась мальчикам и вышла из гостиной.
Хома остался с панскими сыновьями наедине.
– Ну как ты, поправился? – спросил Хома с сочувствием у Авдотия.
Авдотий был щуплым некрасивым бледнокожим мальчиком, с большой лопоухой головой, светло-русыми с золотистым отливом волосами, торчащими передними зубами и веснушками на носу. Глаза у него были серо-голубые, умные-преумные. Смотрел он на Хому серьезно, угрюмо и, кажется, не собирался отвечать на вопрос. На его лице, шее и руках почти не осталось царапин и следов от волчьих укусов. Хома подивился тому, как быстро восстановился малец, и решил не донимать его вопросами.
