– Да когда ж это было?! – устав стоять, Богдан повалился рядом.
– Тогда, когда ты еще зеленые сопли пускал в материнский подол,– Сивуха усмехнулся.– Не ваше это дело, в общем. Не знаете, и отлично. Хоть кто-то донимать ее не будет… – Сивуха грустно выдохнул, вставив травинку в беззубый рот.
– Так что ж она замуж-то не выйдет?! – не отставал Богдан.– Всего делов-то!
– Да выйдет она. За Ясногора,– с тоской прибавил Сивуха.– Вынудил он ее. А толку-то, если она все по Гавриле слезы льет?!
Стоя рядом, Хома пораженно застыл. Он не понимал, какая мысль ранила его сильнее: что Вера до сих пор была влюблена в сотника, или что она была теперь невестой приказчика.
Покачавшись, парень тяжело поглядел в ту сторону, куда ушла Вера, и, не сказав ни слова своим товарищам, зашагал прочь.
Долго бурсак не решался войти в мазанку, сидя на пороге. Но темнота и сырость сгущались вокруг него.
– Уйти бы отсюда,– пробормотал он, глядя, как на небе загоралась первая звезда.– Так ведь не выпустят же,– прибавил он в полной уверенности.– Э-эх! И зачем я здесь только появился,– он с горечью схватился за голову.
Полнейшая тишина посреди мрака начала пугать его. За каждым деревом мерещились причудливые тени. Глубоко вздохнув, семинарист решился войти.
Запнувшись в сенях обо что-то, разбившееся с громким звоном, Хома упал и больно ударился подбородком, исцарапав руки в кровь. Пошатываясь, он поднялся, открыл дверь в горницу и, не глядя по сторонам, нетвердо прошагал к своей постели, враз загасив свечу, приготовленную для него хозяйкой.
– Хома, все хорошо? – растрепанная Вера в одной исподней встревоженно выглянула из-за занавески.
Зачем-то крепко стиснув зубы, Хома поспешил прикрыть глаза, притворившись, что спит.
Долго еще горела свеча за занавеской. Хома старался не дышать, понимая, что она ждет его. Мучимый угрызениями совести, он не шевелился до тех пор, пока не провалился в мучительный пьяный сон.
Глава XII
Барышник
В ту ночь снились Хоме одни кошмары. Сперва растрепанная Вера в грязной порванной исподней, как зверь, металась по огненному кругу. Не сумев перешагнуть пламя, баба уворачивалась то от рук смеющегося приказчика, то от сурового сотника, то от улюлюкающих пьяных козаков. Она плакала, звала на помощь Хому, тянула к нему маленькие дрожащие пальчики, перепачканные в крови. Кровь стекала по ее ногам и рубашке ниже живота. Но парень стоял за чертой пламени словно парализованный и никак не мог ей помочь. Рыдая, Вера рвала на себе волосы, страшным голосом умоляя его рассказать им всем, что она честная баба и никакого греха за нею не водится.
Обидчики не слушали ее, хватали за руки, рвали заляпанный подол и с криками «тетеха» толкали в пламя. Не в силах наблюдать за этим, Хома кричал и просыпался посреди ночи.
И тут же снова проваливался в другой сон, в котором заходил он в светлую горницу, а за столом сидел спиною к нему лопоухий, большеголовый паныч Авдотий, печально ссутулившись. Расстроенный Хома поспешил к парубку, чтобы приласкать его, но Авдотий не откликался на зов. Тогда учитель схватил его за плечо, и парубок вдруг обернулся. В ужасе Хома увидел, что лицо его обезображено. Оно все истерзано широкими кровавыми бороздами, словно бешеный зверь рвал его на части. Вместо глаз у Авдотия зияли пустые глазницы, в которых копошились черви. Отпрянув, Хома снова кричал и пятился назад. Его нога соскальзывала, и он летел-летел куда-то вниз, не чувствуя, что сможет остановиться, в отчаянии голося и махая руками.
Раскрыв глаза, мокрый от пота парень понял, что наступил рассвет. В солнечном кругу света, падающего из окна, беззаботно перекатывались пылинки, создавая причудливые узоры и скрываясь в щелях пола.
Качнув головою, Хома попробовал сбросить с себя оцепенение ночи. Затылок отозвался чудовищной болью. Голова закружилась, его едва не стошнило.
«Что же это со мною? – испугался он, ощупав трясущимися руками свое лицо и не находя ничего необычного.– Эгей, да я того и гляди превращусь скоро в пьяницу!»
Убрав руки с лица, Хома вдруг заметил у себя на пальцах спекшуюся кровь и запаниковал. Заглянув под простыню и осматривая себя, он обнаружил, что спал в одежде и в лаптях.
– Ну и свинья же я,– прошептал Хома сухими губами, припомнив, как возвращался вчера, как рухнул в сенях и что-то разбил. Испытав жгучий стыд за все, что случилось накануне, включая шутки баб о Вере и разговор с Богданом и Сивухой, бурсак понял, что сегодня не станет звать на помощь хозяйку хаты.
Медленно и тяжело он опустил ноги на теплый дощатый пол. Свесив голову, глянул на свои ноги. Лапти были грязны и изорваны.
Приподнявшись на дрожащих руках, Хома сделал неловкий шаг, попробовав встать с постели. Ноги мгновенно подкосились, и он рухнул на стол, повалив кувшин с молоком и какую-то еду, заботливо приготовленную Верой.
В сенях послышались шаги, и встревоженная хозяйка показалась на пороге горницы.
Он никак не мог поверить, что Вера была гораздо старше него, таким нежным было ее лицо, и такая маленькая и хрупкая она была.
«Как беззащитный воробушек…» – с грустью подумал бурсак.
Склонившись над Хомой и ни слова не сказав о его постыдном падении и пьянстве, Вера улыбнулась доброй тихой улыбкой. Осторожно и бережно, как бумажного, она потянула Хому вверх, помогая подняться. Опираясь на нее, нетвердой походкой он добрался обратно до лавки и прилег.
– Сейчас! – Вера схватила со стола кувшин.– Выпей, тебе сразу полегчает! – попросила она.
Непослушными руками он принял кувшин и стал жадно пить странную жидкость, похожую на отвар из овощей и трав. С каждым глотком ему становилось все лучше и лучше: голова постепенно переставала трещать, руки и ноги словно наполнялись силою. Подивившись, какая же Вера искусница, Хома сдержанно поблагодарил ее и отвернулся к стене, делая вид, что собирается спать.
Вера тем временем собирала с пола все, что он уронил. Прибрав, она подошла к Хоме и ласково погладила его по голове. Испытав прилив нежности, он спохватился и отдал ей кувшин, не поднимая глаз.
– Что же вы не смотрите на меня, пан философ? – приняв кувшин, расстроенно спросила баба.– Неужто я обидела вас?
Хома спрятал лицо в подушку, чтобы Вера не заметила, как он удушливо покраснел.
– Полно глупости говорить. Разве ты можешь обидеть? Это я… – парень тяжело вздохнул.
Стоя над ним, Вера помолчала, растерянно разглядывая кувшин.
– Не тревожьтесь обо мне, пан философ,– холодно попросила она.– Я много чего повидала,– и, не дождавшись ответа, она прибавила: – Панские сыновья ждут вас, лучше не мешкайте,– и вышла из горницы.
Когда со скрипом в сенях хлопнула дверь, Хома понял, что, обидевшись, Вера ушла на хутор. Почувствовав себя еще сквернее, он медленно оделся и побрел в курень.
