Разлетаясь в стороны, куски ведьмы скакали по полу, ее отрубленные руки поползли к ней, как уродливые каракатицы.
– Да как же тебя убить! – запыхавшись, взвыл сотник.
Перекатываясь туда-сюда, окровавленная голова страшно расхохоталась:
– Это невозможно! Умру я, умрешь и ты!
С отвращением оттолкнув ногою ее руку, которая начала цепляться за сапог, сотник выкрикнул Хоме:
– Огонь! Ее нужно сжечь!
Хома ошеломленно закивал и, схватив с пола противный липкий скальп ведьмы, зажал его под мышкою. Вытащив из кармана шаровар кремень и кресало, бурсак чиркнул. Волосы ведьмы вспыхнули. Хома с отвращением бросил их туда, где шевелилось по частям ее тело.
С улицы раздался крик. В сенях послышался топот ног. Обернувшись, парень увидел, как через окно в столовую забирался Сивуха, похожий на крадущегося паука на охоте, с бессмысленными, стеклянными глазами. Дверь распахнулась, на пороге возник обезумевший от злости Фитиль с саблей наготове. За ним стояла как минимум дюжина козаков.
Дрожащими руками Хома ринулся поджигать ведьму. Катаясь по полу, ее шевелящиеся останки заражали огнем все вокруг. Сквозь пляшущие языки пламени рот на отрубленной голове ведьмы неистово вопил. Над нею, не обращая внимания на огонь, принявшийся за одежду, крепко сжимая саблю, молча стоял сотник, решительно глядя на приближающихся к Хоме козаков. Усталое лицо вурдалака осунулось еще сильнее и стало совсем бледным. В глубоко посаженных глазах блеснули слезы. Рухнув на колени, Гаврило повалился в огонь, слабо прошептав.
– Конец! Вот он, конец! Спасибо тебе,– огонь поглотил его широкие плечи, разъедая уродливое лицо, но сотник продолжал шептать.– Я знал… знал, что так будет… она не верила. Все думала, я не смогу убить сыновей… но разве ж это жизнь… – последние слова послышались совсем тихо. Хома даже не был уверен, что они не померещились ему. Охваченный пламенем, сотник затих, превращаясь в чернеющую головешку.
Не долетев до Хомы два шага, козаки застыли с оголенными саблями, кашляя, закрывая лица от огня и явно не понимая, как они здесь очутились. Ведьма больше не вопила. Чудовищный жар и едкий дым заполняли гостиную, грозясь уничтожить всех вокруг.
Опомнившись, Хома убрал саблю и бросился к характернику, потащив невесомое тело старика к двери. Рядом он приметил амулет и, подхватив его, поспешно сунул в карман.
Ему на помощь бросились Фитиль и Сивуха, все вместе они подняли старика на руки. Остальные козаки спешно покидали курень, гудящий, охваченный бушующими языками пламени, готовый вот-вот обвалиться на головы и уничтожить всех.
В дверях образовалась давка. Наконец, выскочив наружу, со стариком на руках, Хома вдохнул свежий воздух полной грудью и уронил тело, едва не повалившись бессильно прямо на него.
За горизонтом занималась заря. Козаки бешено метались вокруг куреня, не в силах остановить пожар. Чьи-то грубые, но заботливые руки оттащили бурсака и характерника на безопасное расстояние.
Последнее, что услышал и увидел парень, пока не потерял сознание,– это был крик запыхавшегося Богдана, раскрасневшегося от быстрого бега:
– Да что же это творится?! – упав на колени перед Хомой, козак в отчаянии рвал на себе чуб.– Панские сыновья,– сквозь слезы шептал Богдан.– Они мертвые. Лежат у ворот.
Глава XV
Прощание
Мощные ворота в хутор были распахнуты настежь, дозорные вышки сиротливо пустели, возможно навсегда покинутые козаками.
Казалось, перед воротами собрались все хуторяне, от осунувшихся от горя и страха козачек, обнимавших плачущих детей, до дворовых и табунщиков. Козаки смущенно, вполголоса, гудели, заново выспрашивая друг друга о событиях прошлой ночи. Кто-то никак не мог припомнить последние недели жизни, кто-то – годы.
Люди испуганно жались друг к другу, с боязнью оглядывая разрушения, которые принесла кровавая ночь. Обретя внезапную свободу, многие были растеряны и напуганы, не понимая, что же делать дальше. Многие. Но далеко не все. Среди толпы, тут и там, виднелись то одинокий козак, то целое семейство, с узелками да котомками на плечах, спешившие немедленно покинуть проклятый, ненавистный хутор. Другие, напротив, горели решимостью хутор возродить.
Перед толпою на козлах брички стоял усталый и осунувшийся философ Хома Брут, с тревогой и нетерпением наблюдая, как козаки загружают на бричку бочонки с квасом и припасы, принесенные хуторянами в благодарность за спасение.
Запряженная в бричку серая лошадь характерника внезапно дернулась, когда козаки молчаливо поднесли завернутое в простыни тело старика.
Обернувшись, лошадь повела ушами, фыркнула, дернув куцым хвостом, заржала и затопталась на месте, желая отодвинуться подальше от брички. Парень задумчиво поглядел на нее, не понимая, что именно так встревожило лошадь: то ли почувствовала запах хозяина, то ли просто трупный смрад.
Разместив тело старика, козаки понесли сквозь толпу два свертка поменьше – тела панских сыновей. Они шли, и толпа расступалась перед ними. Кто-то крестил их на ходу, роняя редкую слезу. Кто-то в страхе перешептывался. Большинство старалось держаться от чудовищ как можно дальше, пусть они и были мертвы.
Когда все закончилось, Хома уселся на козлы и хотел было тронуться, но из толпы к нему неожиданно вышел Фитиль с обветренным, усталым лицом, перепачканным сажей, и перегородил дорогу. Козак был без оружия. Сурово глядя на бурсака, он тихо сказал:
– Спасибо тебе, Хома Брут! Если бы не ты, пропадать нашему хутору и дальше!
Улыбнувшись, Хома обнял Фитиля, трижды поцеловал и, торопясь, развернул кобылу. К нему тотчас подскочил полуголый чумазый Сивуха. Бросившись обниматься, тощий козак утер опухшие глаза и радостно прокричал.
– Куда ж ты собрался, хлопец, не попрощавшись?! Без чарки крепкой горилки на дорогу?! А ну-ка слезай! – он бесцеремонно потащил парня за рукав.
Осторожно высвободив руку, Хома улыбнулся козаку, хоть от того и страшно разило немытым телом.
– Сыт я уже горилкой этой ведьмы,– усмехнулся он.– Ни за что не стану ее больше пить. Я не удивлюсь, ежели с помощью этой горилки она так и держала вас, козаков, в подчинении.
Тихий ропот прошел по толпе, становясь все громче. Сивуха попятился, словно увидел самого черта:
– Враки! Да как же это…
– Сожгите лучше все, к чему она прикасалась своими погаными нечистыми руками,– посоветовал парень, и толпа загудела, соглашаясь.
Выдвинувшись вперед, Фитиль утвердительно кивнул, давая понять, что именно так и случится.
– Живите мирно, добрые люди хутора! – сняв шапку, Хома Брут помахал ею и направил лошадь в ворота, стремясь поскорее завершить то, что он непременно должен был сделать.
Часом позже, мирно покачиваясь на козлах брички, он оглядывал холмистую местность, ища глазами подходящую укрытую поляну, и нетерпеливо перелистывал ветхие бумаги из тяжелой объемной тетради с записями старика, понимая теперь, зачем тот ночью приводил его к кадке.
