– Мы преследуем этих чудищ со вчерашнего дня, – лениво пояснил атаман.– И непременно настигли бы их, если бы не тяжелые обозы. А тут ты, философ Хома Брут. Скажи,– он угрожающе прищурился,– многим удалось сбежать?!
Мысли в голове у философа завертелись. Ничего не понимая, он думал о том, что по сравнению с этими вояками твари показались бы беззащитными и незлыми.
«А что, если они не собирались нападать на нас? – ужасная мысль пронеслась у парня в голове.– Что, если они просто пытались схорониться от своих преследователей?!»
– Что молчишь? – окликнул его атаман.– Оглох, что ли?!
У Хомы потемнело в глазах. Он закачался.
– Ладно,– Братислав нетерпеливо махнул рукою.– Надоело мне с тобою возиться!
– Язва, Демьян! Проверьте хату, есть ли там что-то ценное! – пузатый и молодой чумак кивнули и тотчас развернули лошадей исполнять приказ.– Ты, Хлыст, пригони обозы. Пусть начинают грузить! – пожилой мужчина, вступивший в спор вначале, кинул недоверчивый взгляд на Хому, смущенный – на атамана, кивнул и неторопливо скрылся за мазанкой.
Через несколько минут на шляху показался обоз из тяжелых груженых возов, запряженных волами. Вооруженные до зубов чумаки скакали вокруг, размахивая хлыстами, посвистывая, погоняя мощных, но усталых волов. Обветренные лица чумаков были покрыты пылью, одежда измазана дегтем, блестевшим на солнце, что придавало им еще более грозный вид.
Поравнявшись с горою изрубленной нечисти, перед которой в нерешительности стоял Хома, чумаки слезли с коней и, не обращая на него никакого внимания, вразвалочку направились к тушкам.
Швыряя мертвый груз на пустые возы, чумаки только изредка морщились, если капли крови попадали на лицо или когда вдыхали вонь от тушек.
Усмирив черного жеребца, который, казалось, в любой момент готов был ринуться вскачь, атаман спешился и с задумчивым видом поглядел на Хому, покручивая длинный черный ус тонкими пальцами.
«Так глядит обычно сытый, балованный кот, размышляя, съесть ему пойманную мышь сейчас или попозже»,– с тревогой подумал Хома, которому было не по себе от взгляда этого человека, но он продолжал стоять, потупившись в землю.
Вдруг со стороны мазанки раздался пронзительный крик. Хома вздрогнул. Из-за хаты вышел Демьян, по-хозяйски ведя под уздцы лошадей Явдокима и Хомы. Хлыст непринужденно нес ружье и саблю Явдокима и шипастый кистень бурсака, который достался ему от старика характерника. Другие чумаки не спеша тащили колеса и подковы.
Вперед вышел тучный Язва, нетерпеливо подталкивая растрепанную заплаканную Прасковью, которая испуганно озиралась по сторонам. За козаками бежали безоружный Явдоким и припадающая к земле от горя Ганна, неистово вопя во все горло.
Схватив Прасковью за волосы, Язва бросил ее к ногам Братислава. Ухмыльнувшись, атаман схватил дивчину за подбородок и вгляделся в лицо:
– Гарна, но ничего особенного!
Явдоким дернулся, собираясь вмешаться, но его остановил Демьян, вскинув ружье.
– Возьмем ее с собою! – хохотнув, лениво промолвил Братислав.– Хоть позабавимся!
– Не бывать этому! – решительно выкрикнул Явдоким и кинулся к дочери. Раздался выстрел. Дернувшись, Явдоким замер. В его груди зияла рваная дыра размером с кулак. Покачнувшись, он упал на колени и уткнулся лицом в землю.
– А-а-а! – бешено заорала Ганна и, вскочив с колен, бросилась к мужу. Схватив ее за косу, Язва дернул бабу, и она неуклюже опрокинулась на него.
Чумаки вокруг дружно заржали.
Улыбнувшись, атаман медленно произнес:
– А что? Не так уж и стара. Берите ее тоже.
Сжав кулаки, Хома, сердце которого замирало от горечи и бессилия, в отчаянии выкрикнул:
– Что ж вы делаете, нелюди?! Остановитесь! Нет! Атаман удивленно обернулся на него:
– Кто это у нас такой смелый? Пан бурсак?!
– Отпустите их! – сжав зубы и дрожа от страха, прохрипел Хома.
Вырвавшись из рук Язвы, рыдающая Ганна упала на тело мужа, поливая его горькими слезами. Чумаки покатились со смеху.
– А то что? – улыбнулся атаман.
– А то… а то я вас прокляну! – выпалил Хома.– Я лично знаюсь с нечистью! Как вы думаете я их нашел? – он указал рукою на порубанные тушки.– Это всего лишь мелкие бесы, они боятся меня! Вот увидите, нечистые придут за вами и перережут ваши поганые глотки!
Перестав улыбаться, чумаки испуганно попятились от бурсака. Прищурившись, атаман молча изучал парня с головы до пят. Его холодный взгляд вновь остановился на сабле с серебряной рукоятью.
– Чувствовал я, что ты необычный бурсак,– наконец брезгливо произнес атаман.– Какая грозная речь! Ты либо слишком глуп, либо отчаянно хитер! Если ты говоришь правду,– Братислав задумчиво покрутил ус и обернулся на чумаков,– такие в отряде мне нужны!
Переглядываясь, чумаки зароптали неодобрительно, зашептались, но атаман строго поднял руку, и они вмиг смолкли.
– Давай так,– прищурившись, громко произнес Братислав.– Ты пойдешь с нами, а я отпущу этих девок, тем более они не очень-то мне и приглянулись.
Прасковья, которую, похотливо облизываясь, крепко держал Язва, умоляюще заглянула Хоме в глаза.
– Будь по-твоему,– мрачно произнес бурсак и повесил голову. Зажав рот ладонями, Ганна оторвалась от тела мужа и, горько рыдая, трижды перекрестила Хому.
Когда солнце начало садиться, тяжелый обоз, груженный мертвой нечистью, поскрипывая, выехал на шлях. Ссутулившись, Хома ехал на серой кобыле, которую ему позволили забрать, среди чумазых озлобленных чумаков, с тревогой размышляя о том, что ждет его впереди.
Глава IV
В пути
Уныло раскачиваясь в седле, Хома потер затекшую поясницу и мысленно проклял все на свете: неудобное скрипучее седло, на которое его насильно усадили, пыль, клубами поднимавшуюся со шляха, залепившую глаза, рот и уши, смрад волов, разлагающейся падали и самих чумаков. Бурсак ненавидел постоянные крики, гогот и суету вокруг, подозрительные чумазые лица, взгляды, которыми часто сверлили его спину, даже не скрывая, что ждут момента, когда парень зазевается и можно будет запросто прирезать его, сняв саблю и сапоги, и отобрать лошадь.
Обоз был настолько длинным, что клубы пыли почти успевали осесть, пока атаман или кто-то из чумаков объезжал его от начала до конца.
Вынужденный непривычно долго находиться в седле и при этом не сбиваться с общего ритма, идя вровень с усталыми волами, медленно тащившими груженые возы, Хома уже несколько часов подряд чувствовал, что у него болит все тело. К тому же ему то и дело приходилось убираться с пути, когда какой-нибудь чумак совершал объезд, яростно погоняя своего коня.
Хомину бричку атаман еще в начале пути приказал передать чумакам во временное пользование, но парень прекрасно понимал, что больше никогда ее не увидит, так же как и кистень, и радовался тому, что у него не отобрали хотя бы лошадь и что он все еще жив.
