– Ты меня не путай! – перебил его Хома.– Ясно же, что водишься с нечистыми! – он не удержался и пнул шинкаря.
– Пощади! – закрывая лицо грязными руками, Горивит захныкал, как баба.
Склонившись, Хома придавил его за горло:
– Говори, что за чудище в шинке?
– Это… это злыдень! – дрожащими губами прошептал шинкарь.
Со стороны шинка раздался протяжный злой вой. Затем человеческий смех. Существа не было видно с такого расстояния, но Хома готов был поклясться, что оно все еще там.
– Что еще за злыдень? – Он замахнулся кулаком.– Ты водишься с нечистью?!
– Да нет же! – прохрипел Горивит.– Эта тварь досталась мне вместе с шинком, я не виноват! Отпусти, я все равно не могу убежать.
Рассудив, что это правда, хоть и не понятно почему, Хома убрал руку с горла шинкаря. Со стоном усевшись на землю, он устало обтер лицо шапкой:
– Рассказывай.
Отдышавшись, Горивит осторожно подполз к нему.
– Да чего рассказывать-то? – заискивающе глядя в глаза, начал он.
– Все по порядку,– парень с отвращением отвернулся от него.– Узнаю, что соврал, придушу.
– Ага, ага,– живо закивал шинкарь.– Плохой год был у нас с жинкой, значит,– заунывно начал он. – Все сукно, что мы закупили на рубахи, пожрала моль, урожай где засох, где повытоптали. Дети голодные, мы сами раздетые, начали мы много браниться. Ясное дело, когда нищета грозит, все бранятся. Решил я тогда супротив ее воли продать всех поросей…
– Так, давай ближе к делу,– не выдержал Хома, которому не давала покоя боль в израненной спине.
– Так я и веду к делу! – засуетился Горивит.– Во всем моя жадность виновата, понимаешь? Говорила мне жинка, что дело нечисто, когда я покупал эту хибару! Больно дешево запросил бывший хозяин. Да еще и радовался, ну чисто как ребенок, когда продал ее мне. А у меня, у дурака, глазищи-то и разгорелись! Всю жизнь мечтал иметь собственный шинок! – запричитал Горивит.– А тут такая удача!
– А пакость эта откуда появилась? – Сплюнув, парень стал оттирать рукавом кровь и пот с лица.
– Она всегда тут была.– Мужик вытащил из кармана шаровар мятый лоскут тряпки и услужливо предложил Хоме: – Давай спину посмотрю?
Бурсак нехотя повернулся.
– Пресвятая Богородица! – Шинкарь перекрестился.– Вот ведь чертяга проклятая! Я в жизнь не подумал бы, что он так на тебя набросится!
– Правда? – угрюмо ухмыльнулся парень, отодвинувшись от шинкаря.– А саблю мою случайно прихватил?!
– Ах, это,– Горивит смутился и, отвязав саблю, передал ее Хоме.– На, возьми. Я и пользоваться-то ею не умею.
Бурсак принял саблю, на всякий случай отодвинув ее подальше от Горивита. Шинкарь тем временем совсем повесил нос. Всхлипнув, он еще раз поглядел на Хомину спину и попросил:
– Прости, что так получилось. Я просто хотел сбежать. Думал, ты станешь новым хозяином, а я смогу уйти,– Горивит еле сдерживался, чтобы не зарыдать. – Видать, не получится так. Проклятый злыдень все чувствует! Он привязан к шинку,– пояснил шинкарь. – Он не может из него выйти, как ты сам, наверное, уже понял.
Бурсак кивнул.
– Почему не сбежал, когда проведал об этом? – спросил Хома. Он почувствовал дурноту и улегся на живот.
– А я не могу,– признался шинкарь.– Мне нельзя отойти от шинка дальше чем на триста шагов.
– Вот оно что,– слушая его, Хома устало закрыл глаза.– А извести тварь не пробовал?
– Да ты что?! – испугался хозяин.– Все знают, что злыдня не извести ни огнем, ни мечом! Чем больше сопротивляешься, тем скорее он сгубит тебя.
Бурсак недоверчиво взглянул на Горивита.
– Вот те крест! – шинкарь перекрестился.– Мне еще моя бабка рассказывала, когда припоминала несчастья, которые в ее времена творила нечисть.
– Тьфу ты! – Хома сплюнул.– И этот про какую-то нечисть!
– А что же это, по-твоему? – с обидой спросил Горивит.
Вспомнив чудище и то, как он вместе с ним перенесся в странное место, Хома задумчиво замолчал.
А вот шинкарь, начав жаловаться, уже не мог остановиться:
– То-то же! – замахал он указательным пальцем, приняв Хомино молчание за согласие.– У меня уже и половины моего здоровья нету! Все, как говорила мне бабка! Тварь эта редкая всю душу мне выпила! – Горивит приложил руку к голой груди, явно собираясь разрыдаться.
– А где же твоя жинка? – удивился Хома.– Ты же говорил, у тебя есть семья?
Горивит горько улыбнулся.
– Узнав про злыдня, жинка забрала детей да и ушла. Их тварь не держала. Оставили они меня одного,– шинкарь повесил голову, из глаз по щекам покатились крупные слезы, оставляя на грязном лице борозды.– Я ее не виню,– вытирая нос, признался шинкарь.– Кому хочется помирать…
– Да уж,– парень взглянул на шинкаря с сочувствием.– Худо твое дело.
Горивит всхлипнул.
– Да какое дело? Остается только умереть,– шинкарь отвернулся и наконец громко заревел.
– Погоди умирать,– взяв саблю, Хома оперся шинкарю на плечо и тяжело поднялся. Стараясь привыкнуть к невыносимой боли, которая сопровождала каждое его движение, он медленно поплелся в сторону шинка.
– Что ты собрался делать?! – испуганно вскрикнул Горивит.
– Покончить с этим,– повернувшись, решительно ответил бурсак.
– Стой! – мужик бросился за ним, вмиг догнал, но побоялся остановить или прикоснуться к израненному телу.– Не губи себя! Ты еще совсем молодой! Подлечишь спину свою, и все забудется!
– Угу,– Хома угрюмо обогнул его.
– Да что ты задумал?! – взвизгнул Горивит, обегая его вокруг и опасливо косясь на шинок.– Злыдня не извести ни огнем, ни мечом. Погубишь и меня и себя! Твоя сабля тут не поможет! – набравшись храбрости, тощий шинкарь встал перед Хомой, заслоняя путь.
– Уйди,– бурсак пригрозил ему саблей.– За тобой теперь должок.
У Хомы было такое разгневанное лицо, что шинкарь испуганно отступил.
Подойдя к самому шинку, парень вынул из кармана кремень, кресало и с полминуты задумчиво глядел на них.
В дверях показалось существо. Оно молча следило за ним своими больными глазами, не шевелясь и не издавая ни звука.
Завидев злыдня, Горивит вскрикнул и испуганно отошел на несколько шагов.
Хома чиркнул кремень и, глядя чудищу прямо в глаза, протянул руку к соломенной крыше шинка. Принимая огонь, солома затлела, сгибаясь. Затем ярко вспыхнула, озарив кровавое лицо парня ярким светом.
Обходя шинок по кругу, Хома поджигал крышу со всех сторон.
Злыдень спокойно наблюдал за ним, тараща порченные бельмом глазища.
