– Что это такое? – нахмурившись, спросил он, и от растерянности я глупо хихикнула:
– Щит. Мне не хотелось, чтобы вы упали.
– Так, значит, леди – магиня? – Альгерт вмиг передумал сердиться, но смотрел на меня с гораздо большим интересом. – Тогда я ваш должник… за заботу.
Легко соскочил с качелей, протянул руки и, сжав ладони на моей талии, без труда снял меня с лодки.
– Был рад знакомству, – усмехнулся и, забыв спросить мое имя, ушел так же стремительно, как появился.
А я после этого еще два года на каждом балу стояла у колонны, затаив дыхание и надеясь получить хотя бы взгляд. Пока не узнала от подружки, собирающей все сплетни и альковные секреты, что наследник никакого внимания не обращает на жену, зато изменяет ей на каждом углу. Но и любовниц бросает легко, как обертки от конфет.
И вот этой участи я вовсе не желала.
– Пойду все объясню! – не глядя мне в глаза, заявил Стайн и сбежал, а бабушка тяжко вздохнула и подлила в мою чашку чаю.
– Видать, кто-то наблюдал… за вашим катанием и донес ее величеству. Но почему она потом не вычеркивала вас из списков гостей, для меня самая большая загадка. Всех его кратковременных фавориток Юта и Ликонтия и близко во дворец не пускают. В этом они заодно, хотя Ликона королеву весьма недолюбливает. Но Юта в очередной раз пообещает ей корону, принцесса и смирится. Очень уж ей хочется править во дворце.
Королевские интриги и планы были мне чужды и абсолютно неинтересны, волновать меня начинало совсем другое. Весь дворец уже знал о произошедшем, а ни Эстена, ни Ренда пока и близко не было.
Глава тринадцатая
Напарники появились в тот момент, когда мы, вызванные запиской Гесорта, направлялись в королевский кабинет. Они встретились нам на лестнице и, отступив, пропустили вперед. А потом пошли следом, не обращая внимания на жадные взоры придворных и робкие взгляды торопливо пробегавшей прислуги.
– Гина, как ты себя чувствуешь? – тихо шепнул Эстен, заглянув на повороте мне в лицо.
– Жить будет, – огрызнулась за меня бабушка, – но не здесь. Мне добрые люди прочли правила старых отборов, и как выяснилось, претенденткам вовсе не обязательно изображать новобранцев на казарменном положении. Все, у кого есть в столице дома или родственники, прежде ночевали дома и приезжали во дворец к началу состязаний. Если не раздумывали к тому моменту бороться за безвольное существо, безучастно взирающее на их старания.
– Почему это безучастно? – справедливости ради возмутился Эст.
И попался. Как я догадывалась, именно этого ответа Манефа от него и ждала.
– Так вам ведь все равно, кто победит, – вздохнула она сочувственно и добила: – Лишь бы хорошо бегала, прыгала и пела. Чего ж заранее нервы тратить?
– Вы очень опасная женщина, леди Манефия, – тихо буркнул Ренд, бросив на нее сумрачный взгляд.
– Бабушка, – кротко поправила старушка. – Это высшее звание для женщины, прошедший долгий жизненный путь и научившейся предугадывать неприятности и подсказывать внукам, как их избежать.
Отвечать ей мужчины не стали, да и не осталось у них на это времени: у распахнутых дверей нас встречали мои наставники.
– Гинни, – пропустив всех в кабинет и крепко прикрыв створку, заявил Стайн, – запомни: ты пострадавшая сторона и не обязана отвечать ни на какие выпады своих отравителей. Это они сейчас ответчики и не имеют никакого права обвинять тебя или допрашивать, хотя еще не очень хорошо это осознали.
– Я тоже не поняла, – призналась я, – почему принцесса поступила так опрометчиво? Почему не отравила меня ночью, подлив яд в воду? Или не подослала служанку с мороженым во время прогулки? И почему она вообще решила отравить меня только через пять лет после той встречи?
– Потому что это была идея королевы, – вздохнула Модена. – Она собиралась одним ударом избавиться сразу от двух неугодных ей женщин. Но ты все поймешь сама… нам пора.
Кабинет оказался просторным и величественным, как зал. С первого взгляда на высокие стрельчатые окна, строгие и одновременно роскошные люстры и сверкающую позолоту гербов становилось ясно, что именно здесь принимаются самые судьбоносные указы и решения.
Вернее, принимались прежде, лет пятьсот назад, до того момента, как власть на Тезгадоре передали парламенту. Оставив в распоряжении королей организацию всевозможных народных торжеств, праздников и ритуалов.
– Сюда, – леди Модена подтолкнула меня к удобному диванчику, стоящему у окна рядом с маленьким столиком с напитками и сладостями.
Такие же были перед диванами и креслами свободно устроившихся магов. Ничего не оказалось лишь возле стоявшей за решеткой скамьи, на которой сидели две женщины – королева и восемь лет назад выбранная ею жена наследника.
Обе были хмуры и казались растерянными, но на меня глянули с неожиданно жгучей ненавистью.
– Не обращай внимания, – тотчас шепнула бабушка. – Осенние мухи кусачи, да век их недолог.
– Ютенсия Леорена Вадерт, – холодно и равнодушно произнес немолодой магистр, – и Ликонтия Вадерт. Вы обвиняетесь в покушении на убийство леди Элгинии Горензо, магини второй ступени, соратницы цитадели магов. И поэтому вас будет судить суд верховных магистров.
– Я королева! – метнула в него презрительный взгляд Ютенсия. – И ко мне нужно обращаться…
– Нет, – непреклонно отрезал Неверс. – Это неверно. За тридцать пять лет ты так и не удосужилась прочитать свод законов, хотя вот он лежит, на самом видном месте. Там четко сказано: перед судьями цитадели все равны, и никакие титулы и звания во внимание не принимаются.
– Тогда почему эту дрянь называют леди? – Дрожащий от ярости палец королевы показывал на меня.
– Вина подсудимой Ютенсии отягчается непризнанием в покушении и нанесением оскорблений соратнице цитадели, – ледяным тоном произнес старший магистр. – В наказание за неуважительное поведение перед судьями цитадели подсудимая лишается права разговаривать без разрешения и не по сути.
Ее величество пренебрежительно фыркнула и попыталась ему ответить, но издала только странный звук:
– Ква!
Она побелела и затряслась от ярости, злобно квакнула еще несколько раз, но добилась лишь обратного. Кто-то из магистров махнул рукой, и Ютенсия шлепнулась на скамью, не имея сил даже поднять руку. Лишь корчила страшные рожи да дико сверкала глазами.
Райвенд опустил голову и закрыл лицо руками, и мне стало до слез его жаль. Очень страшно вдруг обнаружить, что твоя собственная мать оказалась не самой лучшей и доброй. Но еще ужаснее, когда это видят все вокруг.
– Ренд, – тихо произнес Гесорт, – никто не возразит, если ты не пожелаешь присутствовать на этом суде.
Принц, не отнимая от лица ладоней, с досадой дернул плечом, и следившая за ним королева вдруг притихла, вжала голову в плечи и стала похожа на намокшую курицу.
