Несколько секунд они сидели молча, пряча взгляды, а я лихорадочно пыталась сообразить, чем можно сгладить подобную вопиющую бестактность бабушки. Хотя Манефа уже в том возрасте, когда людям прощаются некоторые чудачества и странности, но сейчас она перешла все допустимые границы сумасбродства.
– Извините, – наконец отмер Ренд, резко встал, ухватил за руку ринувшегося к нему Эстена и открыл почти такой же мгновенный портал, как мои наставники.
– Бабушка… – сумела я выдавить лишь через минуту после их стремительного ухода, скорее похожего на бегство, – за что ты их так ненавидишь? Разве они сделали тебе что-то плохое?
– Ничего не сделали, цветочек мой лазоревый, – ласково улыбнулась старушка, и у меня появилось настырное желание проверить, а одна ли это женщина? Не подменяли ли ее пару минут назад на злющего двойника?
– Тогда зачем ты с ними говорила так грубо?
– А иначе никак нельзя было, – смотрела она на меня чуть виновато и снисходительно, как на малыша, которому приходится объяснять взрослые заботы. – Они ведь оба росли не в доверии, как ты, и приноровились жить по совсем другим правилам. Ни на кого не надеяться, никому до конца не верить… всех держать на расстоянии, своих планов и намерений никому не раскрывать, ничего прямо не просить, все нужное добывать интригами и хитростью.
– Ты сейчас говоришь о каких-то других людях, злых и пронырливых! А Эст с Рендом не такие… – не хотелось мне соглашаться, хотя некоторые черты были подмечены бабушкой очень верно.
– Не такие, – охотно согласилась она. – Они сумели остаться добрыми и честными мальчиками, но прячут это от всех под личиной. Под такой толстой невидимой броней, чтобы не пропустить ни ядовитых укусов придворных блюдолизов, ни безразличия родни. Хотя герцог Таринский вовсе не равнодушен к сыну и старается снабдить Эстена всем самым лучшим, но втайне, чтобы не слушать упреков жены. А Ютенсия хоть и любила сына, но деспотичной любовью эгоистки, которая желает видеть предмет своего обожания покорным, как дрессированная собачка. Поэтому обоим юным лордам пришлось отвоевывать себе уважение и свободу с боем, и я говорю не про ваши походы на Харгедор. Но в этих битвах закалились их мужские характеры. Лишь одно они пока делают неверно – не стараются… вернее, не решаются отбросить прежние привычки и предубеждения.
– Ну так ты сама сказала, что это жизнь заставила быть такими! – подумав, возразила я. – Чего же тогда от них требовала?
– Недоверчивым людям трудно вдруг начать полагаться на других, – согласно кивнула бабушка, – но само по себе это не беда. Самое страшное, когда чрезмерная осторожность мешает понять самых дорогих людей, открыться им, и даже может навсегда сломать жизнь.
– Мне непонятно, о чем ты говоришь, – призналась я, обдумав ее слова. – Ты не могла бы привести примеры?
– Не могу, лапонька. Я свое слово всегда держу, ты сама слышала, как я пообещала не открывать их секретов. Могла только подтолкнуть, а объясняют все пусть сами. Но если я верно рассудила, то один из них придет еще сегодня… не ведаю лишь когда.
Я смотрела на нее ошеломленно, пытаясь понять, не шутка ли это? И зачем Эст пойдет сюда, если во дворце, просто кишащем ради праздника придворными ловеласами, бравыми гвардейцами и важными лордами, падкими на юных прелестниц, у него останется любимая девушка? А Ренду тем более нечего тут делать в такой знаменательный день, когда брат празднует одновременно коронацию и помолвку.
Скорее всего, бабушка ошибается, но говорить ей об этом я не стану, незачем расстраивать старушку. Наоборот, подыграю, пусть ей будет приятно.
– Тогда придется идти менять платье и заодно умыться, у меня от ягоды руки липкие, – покладисто объявила ей и отправилась в свои комнаты.
И действительно переоделась – в светлое и легкое летнее платье без рукавов, но с пышной шифоновой пелеринкой в цвет оборкам юбки. Украшала ее крохотная атласная розочка, которую я сменила на живой белый бутон. Волосы заплела свободной косой и уложила пышной короной, оставив лишь несколько кокетливых локонов. И только в тот момент, как начала аккуратно подкрашивать губы нежно-розовой помадой, вдруг отчетливо осознала, что наряжаюсь старательно, как для встречи гостей.
Хотя никаких гостей не будет, я же это точно знала. Но стереть помаду с губ, а пудру со щек, предательски алеющих от предвкушения, все же не решилась.
Так и сидела в своем кабинете, перебирая от безделья кучу накопившихся писем и с тоской думая, где взять хорошего секретаря. Лучше всего женщину, не очень молодую, серьезную, сообразительную, ответственную и честную, чтобы можно было доверить печать и не оказаться в новой ловушке. Но где же такую найти? А других мне не нужно.
Синеватый конверт, какие рассылала только королевская канцелярия, гордо лежал в сторонке, притягивая и в то же время отталкивая. Хотелось прочесть послание и убедиться, что меня и в самом деле позвали на коронацию, и в то же время в сердце закрадывалось подозрение, что в письме может быть просьба посидеть сегодня дома и не тревожить душу гордой королевской невесты. И я с одинаковым пониманием отнеслась бы к любому варианту, но не хотелось оказаться в глупом положении.
Ведь нет смешнее и глупее человека, рьяно отказывавшегося идти на прием, куда его заранее попросили не приходить?
– Гиночка, красавица моя, что же ты сидишь тут в духоте, когда в саду так хорошо? – Появившаяся в кабинете Манефа мгновенно развеяла все мои сомнения и тревоги.
– Пытаюсь письма разобрать, – вздохнула я утомленно и вдруг сообразила, что искала секретаря абсолютно не там. – Манефа, а у тебя случайно нет подходящей женщины на место секретаря? Или экономки, но письма разбирать – ее обязанность. Мне хочется женщину не очень молодую, спокойную и надежную. Скоро я буду почти все время проводить на Харгедоре, и нужен человек, которому можно доверять.
– Я подумаю, – кивнула она. – Может, и найду. А пока сама разберу, а ты иди гулять. Садовник говорит, там начинает спеть твоя любимая ранняя груша медовка.
– Правда? – обрадовалась я и воспользовалась случаем улизнуть от злосчастного письма.
В саду было тенисто и прохладно, струилась по желобам стекавшая из пруда светлая вода, зеленела коротко постриженная бархатная травка, что-то лениво высвистывала невидимая в кроне пичуга. Я добралась до раскидистой, высокой груши и убедилась, что садовник был прав: некоторые плоды уже призывно желтели сквозь глянцевую листву. Но все они почему-то росли на самых верхних ветвях, а те, которые я могла бы сорвать, оставались пока темно-зелеными и жесткими, как камни.
Несколько минут я ходила вокруг груши, прикидывая, как лучше поступить. Сходить переодеться и влезть на дерево или попытаться достать несколько плодов маленьким щитом. Второй способ, несомненно, был проще и быстрее, но меня мучили сомнения. Сумею ли я отсюда выбрать самые спелые груши и не оборвать заодно половину урожая, нанеся сердцу старого садовника непоправимый урон? Был и третий способ, но он требовал значительных затрат магии. Хотя… Стай ведь пообещал забрать меня на Харгедор пораньше? А там запас энергии восстанавливается намного быстрее.
