— Снежинка, постой, — слышится горячий шёпот.
Пальцы Ромы смыкаются на моём локте.
— Бесов, убирайся…
— Послушай.
Рома разжимает пальцы. Чуть выше локтя остаётся красноватый след. Кожа горит от прикосновения его пальцев. Перед глазами всё начинает плыть и дрожать. Рома говорит очень тихо, чтобы нас никто не мог услышать. Я знаю, что не должна прислушиваться, что именно сейчас прошепчут его губы. Очередное искушение, перед которым будет трудно устоять. Чёрт… Я пытаюсь вытравить из себя тягу к нему, но у меня не получается. Я самая большая неудачница, влюбившаяся не в того парня, до сих пор вязнущая в гибельной любви и тоске по нему.
— Я знаю, что ты считаешь меня куском дерьма. И у тебя есть на это право. Но сейчас, пожалуйста, просто сделай так, как я тебя прошу. Уходи отсюда.
— Что? — я вскидываю на него глаза, — я не понимаю…
— Скоро здесь станет жарко, — криво усмехается Рома.
Я всё ещё не осмеливаюсь взглянуть ему в глаза, смотрю только на губы, желанные и манящие. С трудом заставляю себя оторвать от них взгляд. Поднимаюсь взглядом выше и застываю, без движения. Потому что глаза Ромы горят всё тем же нетерпеливым тёмным огнём. Моя воля плавится в языках этого тёмного пламени. Рома называл меня Снежинкой, наверное, я и есть маленькая, глупая снежинка, которая вот-вот растает от малейшего прикосновения. Не только растает, но испарится, став крохотной каплей пара.
Рома жадно вглядывается в моё лицо. За непроницаемой тёмной завесой его глаз угадывается что-то ещё: сожаление, боль? Почему его боль бьёт всего сильнее именно по мне? Почему у меня складывается впечатление, что пока мы стоим, разделённые жалким метром, мы оба сгораем до самого основания от невозможного желания быть вместе?
Я одёргиваю себя: это иллюзия и нервное напряжение. Я просто выдаю желаемое за действительное. Это всё мне только кажется. Но как же хочется ошибиться!..
— Блядь, Снежинка, не смотри на меня так, — выдыхает Рома с мукой в голосе, — а то я не сдержусь. Это всё бутафория. Слышишь? Скоро всё кончится. Просто уезжай прямо сейчас. Под любым предлогом. Скажи, что тебе стало плохо, ты же… в положении.
— Зачем ты мне всё это говоришь?
— Просто уезжай. Не хочу, чтобы ты пострадала.
Глава 47. Бес
Моя любимая девочка стоит чертовски близко от меня. И держаться на расстоянии от неё становится совершенно невыносимо. Ещё хуже чувствовать на себе её взгляд. В светлых голубых озёрах глаз плавают острые льдинки обиды и боли. В глазах моей Снежинки так много тоски, что она вот-вот перельётся через край и затопит меня. Смоет за грань раньше времени. Я держусь из последних сил. Не хочу, чтобы Земянский что-то заподозрил или случайно зашёл за Снежаной, увидев меня рядом с ней. Большая удача, что мелкая сошка на побегушках вроде меня, вообще, оказалась в числе приглашённых в день открытия казино. Но я же, блядь, старался выслужиться. Как та собака, ползающая на брюхе перед хозяином. Если Земянский что-то и подозревал, то за два с лишним месяца его бдительность уснула. Поверил, что купил меня? Да плевать мне, во что он поверил.
Из обрывков случайно услышанных разговоров и по крохам сведений я понял, что Земянский готовится открыть нечто грандиозное. Собственный игорный клуб, как оказалось. Мой папаша обрадовался: незаконный игорный бизнес — занятие посерьёзнее организации нескольких подставных фирм, к тому же стукачок Бесова принёс ему в клювике новые сведения о чёрном «обнале», к которому причастен Земянский. Поводов было предостаточно. Осталось только накрыть его с поличным и в это же время бомбануть обыском по другим его точкам. Хороший план. Вот только за Снежинку мне было очень страшно. Омоновцы — те ещё двухметровые дуболомы. Будут мести всех подряд, как сказал отец. И разбираться, кто из присутствующих Снежана Тахирова, они будут после того, как заметут всех.
Поэтому я прошу её уехать. Отец не назвал точного времени. Просто сказал, что облаве — быть. Я едва не умоляю Снежинку уносить отсюда ноги. А она смотрит на меня так пронзительно и непонимающе, что я плюю на всё. Пусть летит всё к чертям. Я сгребаю Снежинку в охапку, стискиваю тонкую худую фигурку в своих объятиях, зарываясь носом в её волосы. Идеальная причёска, ни одной лишней пряди не выбивается. Хочу запустить пальцы в её белокурые локоны и вытащить все до единой шпильки, чтобы разоружить холодную красотку. Снежана замирает без движения и вдруг упирается острыми кулачками мне в грудь, пытаясь оттолкнуть меня.
— Пусти! Пусти меня… Ты… Ты не можешь вот так… Ты ничего не понимаешь!..
Голос Снежинки ломается, в нём слышатся слёзы. Горячие влажные дорожки бегут по щекам. От них насквозь промокает моя рубашка.
— Снежинка, я не могу больше притворяться…
Я задыхаюсь и меня ломает на части — так хочется удержать Снежинку возле себя. Не отпускать ни за что. Пусть услышит всё прямо сейчас. Потому что скоро нас, как маленьких букашек, накроет стеклянным стаканом, откуда нельзя будет выбраться. Мы в зале не одни. Игроки поглядывают в нашу сторону, кто-то осторожно выходит.
— Я тебя люблю, слышишь? Я подыхаю вдали от тебя, девочка моя.
— Ты сделаешь только хуже, Рома-а-а! Отпусти.
Весь мир вокруг для меня сжался в одну крошечную точку, бьющуюся в моих руках, пытающуюся ускользнуть. Почему-то в глазах плещется ледяной страх. Я дурею от близости Снежинки, не понимая причину её испуга. Но когда она выворачивается из моих рук и её слишком сильно дёргает в сторону, я, идиот, прозреваю.
— Я же предупреждал тебя, Бесов. Держись подальше от моей будущей жены.
Что бы ни говорил этот мудозвон, но действия его красноречивее всяких слов. Так дёргать Снежинку за руку, как делает он, я никому не позволю. Причём рожа Земянского демонстрирует уверенность в собственной правоте. Он считает себя крутым: дёрнул худенькую девочку и толкнул её так, что она левым боком налетела на бильярдный стол.
— Как же ты меня заебал, Земянский!
Я кидаюсь вперёд, хватая кий, и со всего размаху бью им по голове Земянского. Кий с треском ломается о его голову. А следом хрустит его сломанный нос. Земянский опешил на мгновение. Видимо, давно уже никто не мял ему холёную рожу. Потом он пытается отбиться от меня. Но к нам уже спешат охранники Земянского, хватающие меня под руки.
Земянский отирает кровь с виска и зажимает нос, из которого хлынула кровь. Он поворачивается в сторону Снежаны:
— А ты, сука конченая, доигралась…
Я дёргаюсь изо всех сил и бросаюсь на этого урода, опрокидываю навзничь и подхватываю валяющийся на полу обломок кия. Обломок кия в моей руке превращается в очень соблазнительный вид оружия. Я готов проткнуть им Земянского насквозь. Но раздаются громкие хлопки и крики. Поднимается паника. В зал словно чёрные гигантские муравьи залетают омоновцы. Надо же, в пылу драки я и не услышал, что облава уже началась. Нас всех сминают. Просто выдёргивают, скручивают в бараний рог и выводят из помещения.
