Я верчу головой из стороны в сторону. Отец ради такого дела тоже нацепил спецформу и чёрную шапочку с прорезями для глаз. Внешне ничем не отличается от других таких же служак, но я узнаю его по движениям головы и резким жестам рук.
Во дворе полно служебных машин. Всех, кого вывели из клуба Земянского, выставили в ряд возле стены. Пытаюсь понять, где Снежинка, потому что нас просто разбросало в разные стороны словно гигантской волной. Краем глаза замечаю платье персикового цвета. Снежинка едва держится на ногах, её ведёт в сторону и она оседает на землю. Я бросаюсь в ту сторону, но меня тут же укладывают на землю подсечкой. Заламывают руки и тыкают лицом в грязь, потом резко дёргают вверх, приводя в вертикальное положение. Я уже не дёргаюсь, но пытаюсь докричаться до этих дуболомов, что Снежане нужна медицинская помощь. Это уже замечают и без меня. Её подхватили и унесли в одну из машин скорой помощи, стоящей во дворе.
Бесов-старший сдержал своё слово — меня помурыжили, как и всех остальных, но больше для вида. За эти несколько часов я чуть с ума не сошёл от беспокойства за Снежинку. Она же в положении и с ней нужно обращаться ещё бережнее, чем обыкновенно. Её, вообще, нельзя никому касаться и даже дышать неосторожно в её сторону. Она такая хрупкая и беспомощная, моя ранимая девочка. Я рвусь в больницу, в которую её отправили.
Взлетаю вверх по ступенькам прямиком в кабинет отчима, работающего в этой больнице. Он удивлённо смотрит на меня, но без лишних слов отпускает прочь медсестру.
— Роман, на тебе лица нет. Что случилось?
— Тахирову Снежану сюда привезли?
— Сюда, конечно. Я уже всё проконтролировал.
Я подскакиваю к отчиму. Мне кажется, что он говорит слишком медленно и нарочно растягивает слова, выдавая по капле информацию о моей Снежинке.
— Что с ней? Мне нужно её увидеть. Немедленно…
Отчим внезапно сжимает плечо пальцами, толкая меня в кресло.
— Значит так, молодой человек. В таком взбудораженном состоянии я тебя дальше этого кабинета не выпущу. Ясно? Со Снежаной всё в порядке. Чуть ослабевшая, пару синяков. Всё.
— А ребёнок? Она же в положение… Этот мудак её толкнул. А потом ОМОН…
— Снежану уже осмотрели. С ней и с ребёнком всё в порядке. Но я не собираюсь отпускать Снежану сейчас. Пусть немного полежит под наблюдением.
— Всё в порядке? Точно? Это не просто отмазка, чтобы я не бесился? Я хочу её увидеть.
Отчим толчком руки заставляет меня сесть.
— Сядь. Рассказывай всё.
— Мне некогда, понимаешь?
— Надо. И если не найдёшь время сейчас, останешься взвинченным. И пускать тебя к Снежане таким я не стану. Понятно?
Отчим садится рядом, кладя руку на плечо:
— Тебе самому это надо. Полегчает.
Я растираю лицо руками. Я с ним ни хрена не согласен. Но незаметно для себя выдавливаю одно за слово, а за ним и второе. Потом плотину прорывает и становится немного легче. Наше со Снежинкой остаётся только нашим, но есть и то, чем я вполне могу поделиться с кем-то ещё, не переваривая это без конца в своей голове. Я всё же не могу усидеть на месте и расхаживаю по кабинету отчима. Потом перевожу дыхание:
— Со Снежаной точно всё в порядке?
— Да, — улыбается отчим, — я сам осмотрел твою девушку. Все анализы уже взяли. Некоторые результаты будут готовы только через несколько часов, но в целом состояние у неё хорошее.
— А с ребёнком? — ещё раз спрашиваю я.
— И с ребёнком, — кивает отчим, — развивается ребёнок нормально. А если захотите, можно определить пол ребёнка. На пятнадцатой неделе беременности уже определяется пол ребёнка. Всё можно будет сделать здесь, чтобы не бегать по больницам чуть позднее.
— Подождите, Леонид… Пятнадцатая? Вы сказали… Пятнадцатая?
— Да, судя по медицинской карте и результатам, что в ней отмечены, у Снежаны пятнадцатая неделя беременности. И все показатели совпадают…
Ноги меня не держат. Я падаю камнем на кресло и утыкаюсь лицом в ладони, чтобы отчим не видел моих покрасневших глаз. Снежинка, сучка, соврала мне тогда о сроках беременности… Моя изворотливая, хитрая стервочка соврала… Чтобы не давать мне повода для триумфа… Она думала, что я на самом деле продал за звонкую монету свою душонку вместе со всем, что в ней было. И соврала мне. Моя любимая девочка, сама того не зная, заставляла меня корчиться в агонии от мысли о том, что Земянский пустил в ней корни, оставив частичку себя в виде семени. Соврала так спокойно, что я ни на секунду не усомнился в правдивости её слов. Многого ли ей это стоило? Врать и вынашивать моего ребёнка.
Я подскакиваю.
— Роман?
— Я скоро вернусь. Мне надо к ней. Срочно. И не говорите, что нельзя. Мне можно. И нужно. Слишком долго было нельзя.
Отчим покачал головой:
— Только не надо на неё давить и заставлять девочку волноваться, хорошо?..
Глава 48. Бес
Я киваю и вылетаю пулей из его кабинета. Волноваться?.. Я хочу, чтобы Снежинка волновалась только от счастья, но никак не от всего остального с привкусом боли и разочарования. Распахиваю дверь палаты настежь. Медсестра, измеряющая давление, вздрагивает от неожиданности и укоризненно качает головой.
— Вы заставили меня сбиться, молодой человек. Придётся измерять заново.
Медсестра вновь накачивает резиновую грушу и сообщает спустя несколько мгновений:
— 90–60. Низковатое давление.
— Нет, у меня оно постоянно такое, — подаёт голос Снежинка, глядя только на медсестру.
— Хорошо, я зайду к вам позже. А пока лежите отдыхайте.
Я нетерпеливо прохаживаюсь по палате, пока медсестра делает необходимые пометки в журнале. Наконец, она уходит. Я подхожу к кровати и, не удержавшись, ложусь рядом со Снежинкой. Сгребаю её в охапку.
— Я всё знаю, Снежинка. Твоё коварство не знает границ. Но если ты хотела избавиться от меня таким способом, то знай: у тебя ничего не получилось. И не получится. Я буду с тобой, что бы ни случилось.
Она всхлипывает и обнимает меня в ответ.
— Я соврала тебе, Бес. Специально соврала. Это твой ребёнок. А с этим… Земянским… я ни разу… Только на публике изображала… Он мне противен. От одной мысли выворачивало. Мне все противны, кроме тебя. А ты…
Снежинка плачет, уткнувшись мне в грудь, и так стискивает мою шею, словно нас кто-то хочет оторвать друг от друга. Оторвать и раскидать по разным частям света. А вот ни хрена не выйдет. Всё равно притянемся друг к другу. Я притянусь к ней во что бы то ни стало. Я поднимаю её лицо, целую мокрые ресницы и щёки, впитываю горько-солёную влагу её слёз.
— Ты… просто взял и вывернул наизнанку моё сердце… и забрал. Верни мне его обратно, Рома. Я не знаю, где оно. Но болит… Пусто в груди, но всё равно болит…
