Бландина на секунду остановилась.
— Я что, двинутая? — спросила она, не слишком беспокоясь, каким будет ответ.
— Я бы сказал, возбудимая, — поставил диагноз Спаситель.
Он все это время тоже стоял, заложив руки за спину, и внимательно смотрел на девочку.
— Ну, ясно! Отец мне всегда говорит: «Посиди спокойно! Посиди спокойно». Для него самое лучшее, если замрешь как мертвая.
— Как мертвая? — переспросил Спаситель, почувствовав возможность зацепиться.
— Ну да, у них там все мертвое: и дом, и жена у него, и сам он как мертвый. — Бландина нажимала на слово «мертвый». — Он как царь Мидас: все, к чему ни прикоснется, мертвеет; золото ведь не живое, оно мертвое. У него сын аутист, говорит только два слова. В три года — всего два слова! Марго от него в восторге, а я бы на месте его мамочки забеспокоилась. — Бландина протянула вперед руки, сделала шаг, как робот, и сказала детским тоненьким голоском: — Маго! Маго!
— Ты не устала? Хочешь присесть?
— Хочу.
Бландина хлопнулась со всего размаху на стул. Спаситель тоже мог теперь усесться в кресло.
— Ну что же, подведем итог: в этом году у тебя появились друзья.
— Да.
— Ты не очень ладишь с отцом.
Молчание.
— Моя подруга Луна влюблена в Эмму Уотсон.
— В кого?
— В Эмму Уотсон. Она потрясающе красивая. Не знаю, может ли такое быть, хотя нет, знаю, так тоже бывает, когда девушка любит девушку. Мы с подругами квиры. Потом переженимся друг на друге все, потому что мальчики нам не нравятся.
— Вам пока одиннадцать, еще не все потеряно.
— Мы предпочитаем голубых. Самир голубой.
— В одиннадцать лет?
— В двенадцать.
— Да, это меняет дело.
Бландина рассмеялась и доверчиво посмотрела на Спасителя.
— Черные тоже хорошие, — сказала она.
— Согласен.
— А вы гей?
— Увы, нет.
«Хорошо бы поближе к теме. Так и скачет, не угонишься», — подумал про себя Сент-Ив.
— Я куклофилка.
— Извини, не понял?
— Куклофилка, — повторила Бландина и зашлась смехом. — Я люблю кукол. «Монстер Хай». Знаете?
— Нет.
— Вообще-то вы мало что знаете.
— Так оно и есть, но мне нравится узнавать что-то новое.
— Вы классный. Марго мне так и сказала: вот увидишь, он классный!
— Она хотела, чтобы мы с тобой поговорили?
— Да.
— А почему, ты знаешь?
— Лично я думаю, чтобы я на папу нажаловалась. Она не решается. Она с ним притворяется пай-девочкой. А он ей фирменные одежки покупает. Мне на фирму наплевать. Наденешь джинсы «Капораль» или куртку «Аберкромби» — и будешь дура дурой. Лично я так с дураками и здороваюсь: «Привет, Капораль!», «Салют, Аберкромби!»
— А ты не слишком вредничаешь?
— Я? Нет. Я вообще-то не вредная. Только с папой. С ним — да. Для него я… — Она поджала губы и манерно повела рукой: — «За гранью, деточка».
— Он так тебе говорит?
— Да, когда добренький. А когда нет — «Ты ненормальная, у тебя айкью ниже плинтуса, спрячь свои коленки мосластые, от тебя пóтом воняет, почему не пользуешься дезодорантом?»
— Он так тебе говорит? — переспросил для верности Сент-Ив.
— Это кошмарный тип, хоть по нему и не скажешь. Делает вид: я добрый, всегда за тебя. А сам! Говорит жене: «Почему ты всегда в брюках, дорогая? Это так неженственно!» Она надела юбку, и что? «Что ты на себя нацепила? На панель собралась?»
Бландина с удовольствием изображала отца. Сент-Ив поудобнее устроился в кресле, а это означало, что он предельно внимателен.
— Мне он сказал: «Хорошо, что ты снимаешь ролики с петшопами», а потом: «Как?! Ты выкладываешь их в интернет?» Конечно, выкладываю. Я выкладываю их на ютубе. А иначе какой в них смысл, если их никто не видит? А он устроил дикий скандал: «Ты забыла, сколько тебе лет?! Педофилы в интернете…» — и пошло-поехало. И уничтожил мои ролики. Это сколько же часов работы!
Глаза девочки заблестели слезами.
— Он роется в моих вещах, я не вру, честное слово! Роется, и мне приходится прятать свой дневник. Даже ко мне в телефон влезает, смотрит фотки. Я фотографирую свои ноги. Имею право. Оказывается, нет! Я ненормальная, это нездоровый фетишизм?
— Нездоровый фетишизм, так сказал твой папа?
— Да.
Конечно, Бландина бы так не сказала. Видимо, отец не может смириться со странностями дочери? Или постоянно нервирует девочку с живым характером?
— Эту неделю ты у отца?
— Йес.
— Он знает, что ты у психолога?
— Он не знает даже, что Марго ходит к психологу. Не знает, что она… — Бландина ребром ладони провела себе по руке.
— А ты знаешь?
— Я видела, как она резала руки в ванной.
— И никому не сказала.
— Никому.
— Не предала сестру.
— Нет.
— Ты молодец.
— Спасибо.
Они улыбнулись друг другу.
— Ну, всё? — спросила она.
— Да. Теперь я поработаю с Марго. Если хочешь, можешь побыть с нами.
— Не стоит. Я пойду фотографировать свои ноги.
— Давай.
В приемной сестры не обменялись ни единым словом. Однако Марго, усевшись на ту же кушетку, где только что сидела Бландина, спросила:
— Она со странностями, правда?
— Своеобразная девочка.
— Мама позволяет ей делать все, что захочет. А папа от нее устает. И я тоже.
Марго сразу объявила, что она на стороне отца.
— Что вам говорила Бландина?
— Все, что говорится в этой комнате, не разглашается, — напомнил девочке Сент-Ив.
Он чувствовал, что Марго в нерешительности. Ей хотелось остаться и хотелось уйти.
— Я хотела бы прекратить… — заговорила она, помолчав.
— Жаль было бы прекратить лечение, даже не начав его.
Марго с недоумением взглянула на своего психолога, потом усмехнулась.
— Я сказала, хочу прекратить…
— Резать руки, — мгновенно закончил Сент-Ив, смутившись, что поторопился с первым заключением.
— Почему я это делаю? — спросила она с тоской.
— А что ты при этом чувствуешь?
