— Чувствую — до того. Мне так плохо. Хочется изрезать себе лицо… вспороть живот. А когда начинаю… когда вижу кровь, успокаиваюсь. Да. Я успокаиваюсь.
Марго подняла руку, как бы прося Спасителя молчать.
— Я читала, что говорят об этом на форуме: говорят, что надрез способствует выбросу эндорфинов, что это естественное успокоительное. Снимает стресс. Это правда?
— В общем да.
— И что, я буду так всю жизнь успокаиваться?
— Самоповреждение само по себе не проблема, Марго. Ты сама мне об этом сказала при первой встрече. Но есть НАСТОЯЩИЕ проблемы, из-за них ты и начинаешь резать себе руки.
— И в чем мои настоящие проблемы?
— В этом-то и вопрос.
— А у вас есть ответ?
— Если бы был — но это не тот случай — и я бы тебе ответил, то тебе бы это не помогло. Лечение — как дорога. И идешь по ней ты.
— А мне кажется, я остановилась.
— Почему ты пришла с Бландиной?
— Она боится оставаться одна.
— Я познакомился с твоей мамой, с твоей сестрой; хорошо было бы познакомиться с твоим отцом.
Глаза Марго вспыхнули.
— Я же сказала вам: НЕТ!
— Но раз ты ладишь с отцом лучше, чем с матерью, — заговорил Спаситель с самым простодушным видом, — было бы правильно поговорить именно с ним о твоих НАСТОЯЩИХ проблемах.
— НЕТ. Потому что… нет. Я не хочу грузить его лишними проблемами. У него своих хватает. Я единственный человек, на кого он может положиться. Кому может довериться.
— Может довериться.
— Опять вы повторяете все, что я говорю!
— Мне кажется важным подчеркнуть, насколько вы близки.
— Не знаю, что вы там подразумеваете, но вы понятия не имеете, какой у меня папа! Не знаете, какая у него жизнь!
— Ты можешь мне рассказать. У него трудная жизнь?
Марго насупилась: она не собиралась ничего больше говорить. Но внутри у нее так много всего накопилось, что она не выдержала и начала:
— Взять его жену…
Сент-Ив понял, что речь идет о теперешней жене месье Карре.
— Взять его жену, — повторил он, рискуя вновь получить замечание от Марго.
— Она постоянно обижается: «Что я такого сделала? Что такого сказала?» А папа ничего обидного не говорит, он просто шутит.
— Папа любит пошутить?
— Вчера он назвал ее «моя толстушка», но только потому, что она достала его своей диетой.
— А она что, полная?
— Два-три лишних кило, папа говорит, десять, но это шутка.
Картина для доктора Сент-Ива начала проясняться.
Месье Карре сначала внушил жене, что ей нужно похудеть килограммов на десять, а когда она заговорила о диете, сказал: «Незачем тебе худеть, моя толстушка» или «Я тебя и так люблю, жиртрестик». Пошутил, в общем.
— За столом, — продолжала Марго, изобразив мачеху, — она сидит и оглядывается по сторонам. У нее вид какой-то ненормальный. Как у птицы, которая тычется в окно.
— Желая улететь, — подсказал Сент-Ив, развивая метафору.
— Да не собирается она улетать! Вы неправильно понимаете, что мне хочется сказать.
— Извини, я очень стараюсь. Ну, так что твой отец?
— Вы все время хотите, чтобы я была против папы. Потому что он судебным исполнителем работает, да? Не его вина, что люди делают долги и потом им приходится иметь дело с судебными исполнителями. Люди предубеждены против них, а это тоже расизм.
— Расизм?
— Да. А вы, вы знаете, кто вы? Вы манипулятор. Психолог — это тот, кто манипулирует сознанием.
— Неужели? — удивился Сент-Ив так искренне, что кого угодно вывел бы из себя.
— Я прекрасно знаю, что такое манипуляторство. Моя мать постоянно этим занимается — она подсовывает мне сайты в интернете о патологических нарциссах. Хочет мне внушить, что мой папа такой. А папа говорит, манипулятор — это человек, который внедряется к тебе в мозги, чтобы заставить тебя думать как он.
— И так поступает твоя мама… По словам твоего папы.
— Это ВЫ так поступаете вот сейчас!
— Поверь, здесь ты можешь говорить все что вздумается, — проговорил Сент-Ив бархатным голосом.
— Заткнись!
Марго трясла нервная дрожь, щеки пламенели. Будь у нее с собой ножик, любимое средство успокоения, она бы им воспользовалась.
Лазарь с возмущением слушал все это по другую сторону двери. Как можно так говорить с его папой? Он заткнул уши и бегом побежал на кухню.
Марго вскочила с места.
— Не смейте со мной так разговаривать! Вы всё выворачиваете наизнанку!
— Марго, сядь, пожалуйста.
— Вы считаете, что я боюсь своего отца!
— Ничего подобного я не говорил.
— А я боюсь вас! Вы хотите взять мою жизнь под контроль, диктовать, что мне делать, что думать, кого любить, кого не любить!
Продолжая говорить, Марго ринулась к двери в приемную и открыла ее.
— Пошли! — крикнула она сестре. И, не глядя на Бландину, надевая на ходу рюкзак, побежала к выходу.
— Что такое? Что стряслось? — встревожилась девочка, вопросительно глядя на Сент-Ива, который шел следом за ее сестрой.
— Беги догоняй ее!
Он проводил Бландину до двери, выходящей на улицу Мюрлен. Дверь стояла распахнутой, Марго ее не закрыла.
Стоит ли самому бежать за Марго? Она замедлила шаг, потом обернулась. Спаситель похлопал Бландину по плечу:
— Давай, сестра тебя ждет.
Состояние Марго внушало Спасителю тревогу. Кого предупредить? Ее мать? Школьную медсестру? Сент-Ив вернулся к себе в кабинет, едва держась на ногах. Разумеется, вспышка Марго была направлена вовсе не против него. «Ничего личного», как сказал бы наемный убийца своей жертве. Но досталось ему изрядно.
Сент-Ив уже взялся за телефон, чтобы позвонить мадам Дютийо, матери Марго, но остановился, подумав о своем собственном сыне. Может, стоит посмотреть, пришел ли Лазарь из школы и все ли у него там в порядке? Спаситель отправился на кухню. Никого. Горло у него перехватило от тревоги: где сын? И тут же он себя успокоил: наверху. Возле клетки с хомячком.
— Лазарь!
Конечно, сын был наверху. Сидел по-турецки перед клеткой.
— Как ты думаешь, он умирает?
Спаситель схватил клетку обеими руками, поднял и вгляделся в зверька.
— Наш лентяй дрыхнет. На твоем любимом сайте про хомяков я прочитал, что они родом из пустыни и привыкли жить там ночной жизнью.
