— И это был мальчик? — спросил он.
— Да.
— И это случилось до твоего рождения?
— Да.
— Значит, в семье Кюипенс было трое детей: Жад, умерший младенцем мальчик и ты. И тебе никогда не рассказывали о брате?
— Никогда.
Сент-Ив про себя отметил: вот он, тот редкий случай в терапевтической практике, когда у тебя на глазах раскрывается семейная тайна.
— Ребенок умер еще в животе, — уточнила Элла.
И пересказала все, что рассказала ей мама: когда ребенок стал активно двигаться, пуповина обвилась у него вокруг шеи, и он задохнулся. Ей сделали кесарево, чтобы его вынуть.
— Это случилось на восьмом месяце. Хороший маленький мальчик. Со светлыми волосами, как у папы. Он должен был… Должен был… — Элла все-таки расплакалась. — Жи-и-ить…
Сент-Ив протянул ей коробку с бумажными платками и немного подождал, пока она успокоится. По другую сторону двери мальчик тоже вытирал мокрые глаза рукавом.
Но Элла еще не кончила свой рассказ.
— Мама хотела мне показать, ну, эту… Как она называется? Семейную книжку.
— Семейную книгу, — поправил Сент-Ив. — Твоего брата в нее записали?
— Да. Его назвали…
Сент-Ив догадался, что скажет Элла, по той значительности, с какой она держала паузу.
— Его назвали Эллиот.
«Месье и мадам Кюипенс никогда не говорили Элле о ее неродившемся брате, но она могла нечаянно услышать их разговор о нем или просто услышать имя от отца или матери, — подумал Спаситель. — А еще возможно, что родители и дети общаются между собой без слов».
Долгие годы Элла носила в себе своего маленького умершего брата.
— Рыцарь Эллиот, — тихо произнес Сент-Ив.
— Элла и Эллиот — почти одно и то же.
— Да.
Все эти годы родители видели в ней замену — неудачную! — умершего ребенка, и первые признаки ее будущей женственности стали для них болезненным напоминанием, что она никогда не станет тем сыном, которого они потеряли. Сент-Ив посмотрел на стенные часы. Сеанс подходил к концу, а ни месье, ни мадам Кюипенс так и не пришли. Очень жаль. Элле неплохо было бы услышать, что они ждали именно ее, что ее появление их нисколько не разочаровало. Если в самом деле не разочаровало…
— Я не решилась спросить маму, где он.
— Где он? — повторил Сент-Ив.
— Где Эллиот? Что с ним сделали? Таких детей… их что, просто выкидывают?
— Нет, что ты! Обычно их кремируют… сжигают прямо в больнице. Но будет лучше, если ты спросишь об этом у мамы с папой.
— И знаете, вот еще что, — встрепенулась Элла. — Мама сказала, что ни в коем случае нельзя говорить об Эллиоте с папой. Папа не выносит, когда говорят о болезнях, больницах и смерти.
— Думаю, ты хочешь удостовериться, что твоего маленького братца кремировали.
— Мне бы хотелось, чтобы у него была могилка, было написано его имя, я бы принесла ему цветы. Папа всего этого боится. Кладбище… Бог… Что будет после смерти? У меня есть подруга, она проходит катехизацию. Над ней все смеются, а я бы тоже хотела ее пройти.
Крошечная лампочка с розовым абажуром снова вспыхнула, и глаза у Эллы восторженно засветились.
— Я бы хотела помолиться за Эллиота, но не знаю как.
— Ты просто поговори с ним, говори то, что приходит тебе в голову.
Элла закрыла глаза и сложила на груди руки.
— Мой маленький братик, я о тебе думаю, мне очень жаль тебя, тебе очень не повезло. Жить не всегда легко, но я бы тебе помогала. А ты умер, ты теперь рядом с Богом, и, может быть, ты будешь помогать мне.
— Аминь, — произнес Спаситель.
У Лазаря текли слезы, и вдруг он испугался: что, если за дверью слышно, как он всхлипывает? Он встал с пола и задумался: а правда, что же происходит после смерти? А Бог? Они с папой никогда обо этом не разговаривали.
В коридоре послышался какой-то шорох. Лазарь повернул голову к входной двери. Кто-то подсунул под дверь листок. Реклама? Не похоже. Просто сложенный вчетверо белый лист бумаги. Лазарь сразу подумал: не колдовство ли? И двинулся к белому квадратику. Но другой звук напугал его еще больше: заскрипел стул, Элла встала и отодвинула его. Консультация закончилась. Сейчас папа откроет дверь кабинета. Лазарь сунул листок в карман курточки и убежал на кухню. Очень скоро на кухне появился папа, держа в руках клетку с Баунти.
— Привет, малыш! Получи своего дружка, — весело поздоровался отец с сыном.
Спаситель заметил красные глаза Лазаря и спросил уже с беспокойством:
— Ты плакал?
— Нет, — соврал сын, понурившись.
— С Полем поссорился? — не отставал отец.
— Нет.
Лазарь сообразил: нужно что-то придумать, чтобы объяснить, почему у него красные от слез глаза.
— Я думал о маме.
— Вот оно что. Ты… Мы с тобой обязательно поговорим. А пока…
Спаситель показал рукой на дверь, давая понять, что ему пора опять на работу.
— Скоро придет Габен, — пообещал он, думая порадовать сына.
— Опять?
Судя по тону, Лазарь не слишком обрадовался. «Он что, ревнует?» — задумался Сент-Ив.
— Тебе не нравится, что мы ему помогаем? — спросил он немного сердито.
На самом деле Лазарь, не слишком полагаясь на ум и память Габена, опасался, как бы тот не забыл, что колдовство вуду — их секрет, и не ляпнул что-нибудь про черную курицу.
— Большой сэндвич с ветчиной и салатом, — объявил Спаситель за ужином голосом официанта в кафе.
— Класс, — одобрил Габен. — Теоретически, я съел бы не меньше трех штук.
— А знаешь, что сказал Депрож?
[15] Что хочет жить теоретически, потому что в теории все всегда бывает хорошо, — не удержался и ввернул Спаситель.
Лазарь напомнил отцу, что нужно купить колесо для Баунти.
— К сожалению, завтра во второй половине дня я занят.
— Но ты же обещал, — обиженно протянул Лазарь.
— Теоретически, — съязвил Габен.
— Вы сходите в «Жардиленд» с Николь, — предложил Спаситель и внимательно посмотрел на сына, будто ожидая, что он на это скажет.
Но Лазарь только пробурчал, что сэндвич не удался — слишком, видите ли, поджаристый.
Спаситель уложил сына в постель и погасил свет. Лазарь, зная, что его больше не потревожат, встал и достал белый квадратик из кармана куртки. Бумажка изрядно помялась, но никуда не делась. Лазарь развернул ее и при свете фонарика прочитал:
