— Что вы! Что вы! — запротестовал Спаситель, несколько обескураженный ее проницательностью. — Просто я вижу, что с начальником тоже все пошло на лад, и…
— Не трудитесь, я все поняла.
Она встала, достала 45 евро из кошелька и глухо пробормотала себе под нос: «А мне вас так хвалили. Нет, не стоит доверять людям».
Спасителю очень хотелось сказать ей на прощанье что-нибудь примирительное, возможно, даже как-то извиниться, но ничего не приходило в голову, и он только проводил мадам Угно до двери.
Последними в тот день должны прийти Оганёры. Они собирались на консультацию с психологом по одному. Первой пришла Марион, держа в руках телефон. Следом за ней — Люсиль, вынужденная прекратить разговор с подружкой и крайне этим недовольная. Наконец появился месье Оганёр с Элоди на руках: малышка объявила, что очень устала и не может идти ножками. Раз уж консультация все равно начиналась с опозданием, Сент-Ив спросил, не стоит ли подождать Милену, подругу месье Оганёра, и тогда уже начинать?
— Нет-нет, она подойдет попозже и к нам подключится, — небрежным тоном отозвался Николя Оганёр.
На этот раз обе старшие девочки уселись на кушетку, а Элоди с самого начала устроилась у отца на коленях. Сент-Ив счел нужным напомнить правила:
— Марион, мы договорились: никаких телефонов.
— Да я знаю, — отозвалась девочка, быстро набивая сообщение. — Последняя эсэмэска. Она только что…
— А кто это?
— Кто?
— Ну, ты сказала — Анатоль Кошто.
— Очень смешно!
Эсэмэска тинькнула на прощанье. Марион захлопнула крышку телефона и убрала это яблоко раздора в карман.
— Значит, эту неделю девочками занимаетесь вы? — обратился Сент-Ив к месье Оганёру.
— Нет, эту неделю — жена, то есть бывшая… В общем, их мама. Но Люсиль не захотела туда идти… В общем, проблема…
Ему хотелось бы говорить спокойно и уверенно, но голос у него предательски дрогнул.
— Нам тут долго? — спросила Элоди, слезая с отцовских колен. — Мне ску-у-учно!
— Иди посмотри на мыша в клетке, — посоветовала Марион.
— Это хомячок, — поправил девочку Спаситель. — Точь-в-точь такой же, как ты.
— С чего бы?
— Трудный характер.
Марион застыла с приоткрытым ртом, не зная, каким обойтись ответом: «очень смешно», который был уже использован, или традиционным для дам и господ от двенадцати до пятнадцати лет «хватит на меня наезжать». Воспользовавшись заминкой, Сент-Ив повернулся к ее старшей сестре:
— Как я понял, Люсиль, вы не хотите видеть свою маму?
— Ничего вы не поняли, — оборвала его девочка. — Я не хочу видеть ту подлую тетку!
— Подлую тетку?
— Извращенку!
Сент-Ив отшатнулся, словно от удара в лицо.
— Сурово, однако.
— Что?
— Извращенка.
— А что, не извращенка?
— Можно найти другое слово, — ответил Сент-Ив. — И потом, вряд ли стоит видеть в Шарлотте только ее сексуальную ориентацию.
— Урок толерантности? Большое спасибо! Да мне плевать и на геев, и на лесбух! Но это касается моей матери, и…
Люсиль безнадежно махнула рукой, и глаза у нее наполнились слезами. Марион, взглянув на старшую сестру, поспешила ей на помощь:
— А люди вокруг — они что, не считаются? А каково это, когда тебе говорят: «Ты живешь у мамы с ее подружкой? Твоя мама что, извращенка?»
— Тебе такое говорят в школе? — вспыхнул отец.
— Нет… Но могли бы.
Разговаривая со старшими, Сент-Ив следил и за младшей. Элоди наклонилась над клеткой Баунти: он как раз проснулся и разгуливал между туннелем и колесом.
— Стой! — внезапно крикнул он, и все вздрогнули. — Не суй палец в клетку! Подумает, что морковка!
Малышка испуганно отскочила от клетки, прижимая к себе ручку, которую злой хомяк собирался съесть; Сент-Ив поднялся, переставил клетку повыше и предложил Элоди нарисовать красивую картинку. Маленькие дети, попавшие на консультацию, обычно так и проводили время: сидели, рисовали и слушали, о чем говорят взрослые.
— Что нарисовать? — спросила Элоди, явно не расположенная в этот четверг к самостоятельности.
— Нарисуй свою семью, — предложил Сент-Ив.
— Которая крякнула, — мрачно прибавила Марион.
Месье Оганёр издал смешок: нервы не выдержали.
— Вы уверены, что Милена правильно записала время сеанса? — осведомился Спаситель, усаживаясь в кресло.
— Конечно. Но, собственно, все это не слишком ее касается.
— Почему?
— Не ее это дело, если моя жена, то есть бывшая, то есть их мать, взяла и ушла, — пробормотал Николя.
Это было криком боли, и он сам прекрасно это понимал.
— В общем… — продолжал он бормотать.
— В общем, — постарался подбодрить его Сент-Ив, — не стесняйтесь, Николя, говорите все как есть. Мы здесь для этого и собрались.
— В общем, мы не будем с Миленой вместе, — объявил месье Оганёр. — Я завел себе подружку, чтобы… ну, так, для виду…
— Для виду?..
— Ну, как будто все в порядке. Моя жена, то есть бывшая жена…
— Понятно.
— Вдруг берет и уходит из дома, ни с того ни с сего. Новую жизнь начинает. И даже не с другим мужчиной. Мне это… Не так легко переварить.
Николя говорил с трудом, у него перехватило горло. Старшие девочки смущенно переглянулись.
— По мне, так мы жили хорошо. — Николя прокашлялся и заговорил увереннее: — Может, я рассуждаю как эгоист, но мне казалось, мы живем счастливо. У меня неплохая работа, же… Александра тоже нормально устроилась, девочки хорошо учились.
— Особо хорошего тоже ничего не было, — оборвала его Люсиль.
— В любой семье не всегда все гладко. Люди ссорятся. Разве нет?
Николя вопросительно взглянул на Сент-Ива, тот кивнул.
— Не ожидал я такого… Я же ничего плохого не делал. Может, поздно иногда возвращался? Или редко куда-то ходил с Александрой. Она это любит, а по мне, лучше дома посидеть.
Николя все еще искал причину катастрофы. И не мог найти.
— Она женщина моей жизни. Я никогда не любил другую. Никогда.
Он закрыл лицо руками, пряча отчаяние.
— Я нарисовала картинку, — сообщила очень довольная Элоди.
— Иди покажи нам, — попросил Сент-Ив.
Элоди нарисовала шесть человечков.
— Ты нам расскажешь, что нарисовала?
