— Папе от нас привет! — сказала она на прощанье Лазарю, поцеловав его в обе щечки.
«Это что же? Глупое сердце будет всегда так прыгать при упоминании о месье Сент-Иве?»
— Мама, — заговорил Поль, когда они повернули в сторону своего дома. — У Лазаря новый хомячок. Золотистый.
Поль составил стратегический план из пяти пунктов. Пункт первый — сообщить безразличным тоном:
— Хомячок — девочка. Ее зовут Гюставия.
Пункт второй — заострить внимание:
— У нее будут дети. Папа Лазаря не хочет их оставлять.
Пункт третий — прибавить трагизма:
— Их придется убить.
Пункт четвертый — попасть в уязвимую точку:
— Убить ДЕТЕНЫШЕЙ!
Пункт пятый — предложить решение:
— Лазарь сказал, если я захочу взять одного…
— Нет.
Великие стратеги умеют отходить на заранее подготовленные позиции.
— Знаешь, как решили назвать младенца Пэмпренель?
Луиза невольно прислушалась.
— Ахилл.
— Ну и дурак! — пробормотала Луиза.
— Кто? Ахилл?
— Нет, твой папочка.
— А я, если у меня когда-нибудь появится хомячок, — заговорил Поль, вновь возвращаясь к начатым переговорам, — назову его Чудиком!
— И прекрасно. Самое подходящее имя.
Поль чуть не подпрыгнул от радости.
— Моему хомячку?!
— Нет. Твоему папе.
* * *
Когда Лазарь, приоткрыв дверь, уселся на полу в коридоре, консультация с Эллой уже началась.
— Мама с папой не придут? — спросил Спаситель.
— Придут! — воскликнула девочка. — Мама зайдет за папой на работу, и они придут вместе. Папа сказал, что хочет с вами поговорить.
— Хорошо. А ты? Ты хотела бы им что-то сказать?
— Я хотела бы сказать, что со школьной фобией дело, пожалуй, наладилось.
— Ты не пропускала уроки на этой неделе?
— Только латынь. Терпеть не могу, когда учительница на меня смотрит.
— И как же она смотрит?
— Не знаю… Я вообще не люблю, когда на меня смотрят.
— Хочешь стать невидимкой?
Элле понравилась такая мысль:
— Очень! Я читала такую сказку. Повернешь кольцо, и нет тебя.
— Да-да. Кольцо Гига
[18]. Ты видишь всех, а тебя — никто.
Послышался стук во входную дверь.
— Наверно, твои родители, — предположил Сент-Ив. — Пойду открою. А ты пока не исчезай, ладно?
Элла ответила нервным смешком.
Сент-Ив и мадам Кюипенс были уже знакомы, она приходила вместе с Эллой на первую консультацию. Как видно, в молодости мадам Кюипенс была очень хорошенькой; теперь ей было под сорок, и она слишком скоро увяла: тусклая кожа, тусклые волосы, припухшие веки. С Сент-Ивом она поздоровалась за руку.
— Ваш муж не смог освободиться?
— У него телефонный разговор с клиентом. Конца этим его разговорам не предвидится.
Месье Кюипенс был владельцем фирмы по хромированию металлов.
Элла вскочила со стула, поцеловала мать и тут же спросила:
— А папа?
— Сейчас придет.
Мадам Кюипенс повернулась к Сент-Иву.
— Элла вам рассказала о братике? Ее это ужасно взволновало.
Похоже, что и она сама тоже волновалась.
— Муж этого не понимает.
— Чего не понимает?
Вместо ответа мадам Кюипенс, услышав стук в дверь, воскликнула:
— Вот и он!
Месье Кюипенс, как видно, бежал бегом, на лбу у него блестели капельки пота, несмотря на холодную погоду. От него пахло табаком и какой-то химией, может быть, протухшей туалетной водой. Склера глаз желтая, на скулах красная сетка сосудов. Спаситель мгновенно собрал все признаки воедино, истина засияла без всякого хромирования: отец Эллы пьет.
— Спасибо вам большое, что сумели освободиться, — сказал он. — Проходите, пожалуйста.
Месье Кюипенс подставил дочке щеку для поцелуя и спросил брюзгливо:
— Ну и куда мне?
Жена показала ему место рядом с собой на кушетке.
— Чем могу служить? — обратился он к Сент-Иву, как будто тот собрался что-то хромировать.
— Мы говорили о ребенке, который умер в утробе матери еще до рождения Эллы.
— Опять? Да это было давным-давно. Пятнадцать лет прошло!
— Четырнадцать, — прошептала жена, но муж ее не услышал.
— Что умерло, то похоронено, пора об этом забыть!
— Где похоронено? — спросила Элла.
— Что? Откуда я знаю? — рассердился отец. — Не задавай глупых вопросов! Это что, и есть ваша психология?
Спаситель не успел ответить, потому что мадам Кюипенс неожиданно сказала:
— Эллиот похоронен на кладбище Сен-Виктор.
— Что? Что ты говоришь? — не понял ее муж.
Глаза у него широко раскрылись от изумления, а жена, боясь, как бы ей не помешали, торопилась досказать: урна с прахом их сына находится в колумбарии, и на табличке написано: Эллиот Кюипенс. Элла восторженно прижала руки к груди и спросила:
— Можно я отнесу ему цветы?
— Если хочешь. Мы сходим к нему вместе, — пообещала мать.
— Бред какой-то! Они ненормальные! Обе! — возмущенно пробормотал отец семейства.
— Если и так, то из-за тебя! — с обидой бросила ему жена. — Мне нельзя было даже поговорить о нем, поплакать! Как будто из-за Жад, но на самом деле — из-за тебя. Ты хотел, чтобы его как будто и не было! Но я-то носила его под сердцем целых восемь месяцев!
— Нужно было перевернуть страницу, так сказал нам тогда врач в больнице. И посоветовал как можно скорее завести нового ребенка!
Месье Кюипенс взглянул на Спасителя, ища у него поддержки. Как-никак тоже из врачебной братии, скажет что-нибудь вразумляющее.
— Свое горе ваша жена хотела разделить с вами, — попытался втолковать ему психолог.
— Когда я заметила, что ребенок у меня в животе не шевелится, он отвез меня в больницу, а сам сразу же уехал! — снова заговорила мадам Кюипенс. — У него было совещание. С бухгалтером. Я все время была одна — и после УЗИ, когда сказали, что ребенок умер, и после кесарева, когда его из меня достали. И я одна должна была решать все! «Как поступить с телом вашего ребенка? Вы хотите внести его в семейную книгу?» Я все время была одна. А потом так и получилось, как сказал мой муж: что умерло, то похоронено, и наш брак тоже.
