Прочитав еще раз с величайшим вниманием эсэмэску, Луиза перестала злиться. Она почувствовала что-то вроде презрения. Ну не идиотство ли? И вдобавок низкая мелочность. Что у него, для Ахилла на новую коляску денег нет? Так она ему и скажет завтра в 9 часов. Маленькая месть.
Увидев в среду утром Жерома у себя на площадке, Луиза поняла, что ему не по себе. Явно на этот поход уговорила его Пэмпренель. Луиза словно услышала ее голос: «Почему это все у нее? Ты тоже имеешь право! Тем более что ей это никогда не понадобится. В ее-то возрасте!»
— Я тебя не побеспокоил?
— Об этом надо было спрашивать вчера, — ответила Луиза, но улыбнулась, а не поджала губы с кислым видом, как обычно встречала Жерома.
— Да, конечно, извини… Очень мило, что ты…
У Жерома были глаза печальной собаки, он был плохо выбрит, на пальто не хватало пуговицы. А Луиза улыбалась. Очаровательная и таинственная. В облаке мечты. Она небрежно уронила ключик от подвала на ладонь Жерома.
— Забирай. — О мести она и думать забыла.
— Спасибо.
Жером не узнавал своей бывшей жены, которую отправил на обочину, потому что она ему поднадоела. Луиза повернулась на каблучках и удалилась, напевая «Tea for two…».
Не раз ударившись в подвале о какие-то углы, не раз сняв с лица паутину, Жером теперь корежил пальцы и ломал ногти, открывая картонные коробки, которые Луиза тщательно обмотала скотчем. «О черт!», «А чтоб тебе…» — бормотал он. Заодно доставалось и Пэмпренель за ее капризы, как у всех беременных. Ей что, этот стерилизатор для сосок нужен? Или матрасик для пеленания, который валяется здесь сто лет? Можно подумать, Пэмпренель понадобилось забрать у его бывшей все, что напоминает о ее материнстве. Не бывшая жена ревнует к новой, а наоборот!
Жером выпрямился, потирая поясницу. Луиза где-то там наверху. В кабинете или в ванной? Честно говоря, сейчас он не понимал, почему ушел. Здесь был его дом. Луиза была его женой… Неприятная мысль подействовала как отрава. Если Луиза так похорошела, сделалась такой привлекательной, значит, она счастлива? Счастлива с другим? Жером пнул коробку, и в ней весело зазвенел клоун-неваляшка, который так смешил маленького Поля. Жерому вдруг показалось, что он так и останется навсегда в темном подвале. Нет! Скорее на свет! На воздух!
— Луиза, ты где? — позвал он, входя в гостиную.
Где же она? Почему не отвечает? Жером заглянул на кухню, где еще вкусно пахло кофе и поджаренным хлебом.
— Луиза! Луиза!
Ее не было в кабинете. И в ванной тоже. Он открыл дверь в комнату Поля, потом Алисы, и у него на глазах чуть не выступили слезы. Наконец решил заглянуть в спальню. И если Луиза там, он за себя не отвечает…
— Луиза?
В спальне Луизы не было. Она ушла. За покупками. Или брать интервью для «Репюблик дю Сантр». Ушла и живет своей жизнью. Жером еще раз обошел пустой дом и ушел, ничего не взяв. «Скажу, что она все отдала в благотворительный фонд».
* * *
Трем выжившим хомячкам, похоже, больше не грозили никакие опасности, и они потихоньку бродили по клетке. Чудик был самым резвым, и матери то и дело приходилось возвращать его в гнездо за шкирку или за рыжие штаны. Спаситель научился различать хомячковых младенцев и самого спокойного предназначил для Элоди. Оставался последний, который, похоже, не знал, чего хочет в жизни, и цеплялся то за мать, то за сетку. Спаситель решил отдать его Габену, но пока ничего ему не говорил.
— Как они себя чувствуют? — первым делом спросила Элла, войдя в кабинет Сент-Ива.
— Прекрасно. А ты?
— Читаю «Франсуа-найденыша». И думаю: может быть, меня тоже нашли?
Сент-Ив не мог удержаться от улыбки, услышав это предположение.
— Нет, я серьезно. Я совсем не похожа на своих родителей.
— А на Жад?
— Она типичная девчонка. Смотрит в интернете уроки по макияжу, а потом подводит глаза — вылитая панда!
Спаситель с улыбкой слушал рассуждения Эллы о сестре, и тут его внимание привлекла шевельнувшаяся портьера. Как? Дверь опять открылась? Не то чтобы он что-то заподозрил или о чем-то догадался, но…
— Извини, Элла. Мне… Я сейчас.
Спаситель вышел из кабинета, вошел в темный коридор и увидел Лазаря. Тот живо вскочил на ноги.
— Что ты тут делаешь?
— Я… я хотел к тебе.
— Зачем?
— Ну… так…
Лазарь осторожно пятился по коридору подальше от отца, словно боялся, что ему сейчас достанется. Но Спаситель очень удивился, и только.
— Я больше не буду, — пробормотал Лазарь скорее для самого себя, чем для Спасителя.
В кухне Габен, продолжая смотреть на экран, встретил Лазаря вопросом:
— Ну, как ЦРУ? Работаешь?
— Папа меня засек, — проговорил Лазарь в отчаянии.
— Класс.
— Он меня разлюбит?
— Ясное дело.
Тут Габен сообразил, что Лазарь по-настоящему в панике.
— Я пошутил. Отец всегда любит сына.
— А твой? Он же тебя разлюбил? — простодушно возразил Лазарь.
— Вот и утешай, старайся, — насупившись, пробурчал Габен.
Лазарь дожидался конца консультаций с тоскливым страхом. Что теперь будет? Отец потребует объяснений, накажет, лишит его… Чего лишит? Лазарь пытался вообразить самые ужасные наказания, самые суровые лишения, но как-то ничего не придумывалось.
— Может, он отправит меня в интернат? — промучившись с полчаса, спросил он Габена.
— Не-а, не в интернат, малолетних преступников отправляют в колонию, — объяснил добрый Габен.
Спаситель появился в кухне около восьми вечера.
— Жаль, парни, что я так запоздал. Куриные наггетсы устроят?
За ужином Габен осведомился, сколько еще хомячков умерло за день.
— Ни одного, — ответил Спаситель. — А ты не хочешь, Лазарь, принести клетку из кабинета? Дорогу, я думаю, ты знаешь.
Других намеков на дневное происшествие не было. Спаситель решил — изумительно тонкое психологическое решение! — что проблема рассосется сама собой, если ее замолчать.
Как только Лазарь вышел из кухни, Сент-Ив заговорил с Габеном о его матери:
— Мне позвонили из больницы, сказали, что ее выписывают в понедельник, она будет продолжать лечение дома.
И прибавил, словно сообщал прекрасную новость:
— Наконец-то ты сможешь вернуться домой.
Габен сидел уткнувшись носом в тарелку, потом набрался сил и поднял голову.
— Когда?
— В воскресенье, я думаю. Да?
Габен едва заметно кивнул. Спаситель огорчился: мог бы по крайней мере сделать вид, что обрадовался.
