– Там есть живые.
Мы приближались к самому крайнему.
Что мы будем говорить? Как себя вести?
От усталости думалка отключилась – хотелось поесть чего-нибудь и вытянуться на досках. Если нет одеял.
* * *
– Кто здесь?!
– Друзья… Друзья…
Лин приближалась медленно, разведя по сторонам руки – мол, мы безоружны. Шаг, еще шаг вперед, вот она попала в свет чужой керосиновой горелки.
Я впервые почувствовала, как отрабатывает чужую речь браслет. С микросекундной задержкой, конвертируя незнакомые слова в знакомые и проталкивая их прямо в мозг.
Если между собой мы общались «на своем», то теперь Лин говорила с помощью переводчика, который помогал ей знаниями, на местном.
– Кров, ночлег, еда… Мы заплатим.
Косматая бабка, держащая в руках фонарь, обернулась на стоящего за ее плечом седого деда. Качнула головой.
– Еды нет…
– Еды давно нет, – говорила она, сидя на лавке, – только «зайцы», и те вымирают.
«Зайцы», судя по заминке в голове, означали каких-то других мелких зверей, но переводчик выбрал ближайшее по смыслу слово.
– Кто будет родиться под крылом Мрахи? Никто, все вымирают. И мы вымрем. Товарняк с провизией не ходит третий месяц – застрял на границе, раньше-то раз в две недели. Под крылом Мрахи ничто не растет…
«Мраха» – местная ночь? – переглянулись мы с Тами. А после ее глаза блеснули – значит, здесь есть поезда!
– Почему застрял товарняк?
Нас усадили в избе по одну сторону от печи, хозяева, которые жили в доме вдвоем и были стары, как этот мир, сидели напротив. Нас поили теплой водой.
– Одолели его-таки драввы…
На «драввах» переводчик снова запнулся. Дал понять, что это кто-то типа местных разбойников.
– А солнце вообще не встает?
Бабка смотрела на нас, как на диких. Слово «солнце» она не поняла вовсе.
– Светло бывает? – пояснила Лин. – Мраха уходит хоть иногда?
– А-а-а, вон оно что, дощка…
«Дощка» – в голове появился образ пожилой женщины, гладящей по голове более молодую.
– Раньше уходила, когда Светлая радовалась всем одинаково. Но сейчас ее прикормил царь Родриг.
– Чем прикормил? – крякнула Тами, удивленная и раздосадованная тем, что солнце, оказывается, можно прикормить.
– Золотом, дощка, золотом.
Мы с Тамарис переглянулись.
Они грызли печеньки, как великое лакомство. С удивлением и радостью. Я видела, как от восторга дрожат их руки. А после Лин спросила, сколько в деревне «живых» и отсыпала в морщинистые ладони еще тринадцать пайков.
По деревне разнеслась весть, что на землю вечной тьмы пожаловали хорошие чужаки, и это добрый знак.
* * *
Тами сидела на заднем дворе, положив золото на камушек, и что-то шептала. Монета отблескивала в льющемся из окна желтом свете керосиновых ламп.
– Эй, что ты делаешь?
Я наблюдала, как опустилась рядом на корточки Лии, тут же накрыла монету рукой.
– Я пытаюсь позвать местное солнце, если оно такое продажное…
– Не смей!
Старики отсутствовали – раздавали пайки соседям.
– Но почему? Пусть оно придет хоть на час…
– Дуру выключи! Даже если этого хватит и оно придет, знаешь, что случится? Кто-то сразу поймет, что там, где ни у кого давно не было денег, вдруг появился богач. Скорее всего, залетный. Нами очень быстро заинтересуются. Ты этого хочешь?
– Блин.
Я слышала в голосе Тами беспокойство.
– Оставь все, как есть, пока не разберемся. Если сможем что-то исправить или помочь, поможем, но на выходе отсюда, поняла? Прибереги это до лучших времен.
– Извини.
Монета вернулась в карман.
* * *
Белинда и старики беседовали долго.
Мы с Тами, привалившись к стене, слушали разговор с тяжелыми и усталыми головами. Про далекие земли царя (переводчик на «царе» спотыкался, как мог, но лучшей замены не нашел), про поезд, груженный едой, который раньше приходил сюда каждую «верницу» (двенадцать дней – почти две недели) – раньше царь жаловал своих «рабов», но с тех пор, как угнал самых крепких и здоровых, перестал интересоваться судьбой остальных. Как уходили мужчины, чтобы победить драввов, но так и не вернулись, про силки, которые устанавливали старики, чтобы ловить дичь. Но Мраха все меньше «ожерелий» высыпает, все реже балует светом, «а пришла бы Светлая», так зазеленилось…
Но Светлая – выяснилось, что это не Солнце, каким его знали мы, а некая Богиня, – оказалась падкой на красоту богатств.
– Карта у вас есть, Вирха?
Вирхой звали старуху.
– Мартан, есть карта? – и закивала. – Есть, дощка, принесем…
Старый и пожелтевший атлас местных земель отыскался у кого-то из соседей. Над ним Лин под треск поленьев из печи сидела долго. Отвлекла стариков, попросила еще воды, быстро сфотографировала его на телефон.
– А где живут Урмоны?
– Ой, Урмоны? Это далеко, совсем далеко… Вот тут.
И узловатый палец указал куда-то в самый верх, туда, где остров.
– Тут?
Я наклонилась вперед, вгляделась. И потяжелело на сердце. Мы дойдем туда за год, если пешком. Или за два.
И не сразу заметила, что косматая Вирха смотрит прямо на меня. Очень пронзительно, почти так же тяжело, как Дрейк.
– Ты найдешь, что ищешь, – предрекла она негромко. – Когда тебе отрежут волосы, когда съешь земли, когда скажешь «да» там, где не стоит. Найдешь…
Теперь все – Белинда и Тами – смотрели на меня.
Кажется, старуха говорила про противоядие для Дэлла.
«Шанс есть? Значит, шанс есть?» – спрашивала я саму себя. Но с чего бы мне отрезали волосы? И про землю…
Спать нас всех троих положили за занавеской на теплом и сухом полу. Подушку я скрутила из собственной куртки.
* * *
Нордейл. Уровень 14.
«Мы с Белиндой ушли помогать Меган. Вернемся так скоро, как получится. Не ищи. Люблю тебя. Т.».
Эту записку он прочитал раз пятьдесят.
И каждый раз бесился на словах «не ищи». А если бы он так? Искала бы?
И вздыхал. Наверное, нет – последовала бы просьбе.
И это все так невовремя, когда ему, усталому и вымотанному, хотелось приходить домой «к очагу», а не к стылой тишине темных комнат.
Хантер мог бы просто позвонить Бойду. Но вместо этого выбрал тридцатипятиминутную поездку на внедорожнике на другой конец города.
