Почему-то вспоминались робкий парень с голубыми глазами и маленькая девочка. Как странно, ведь все могло быть иначе… Я могла здесь родиться и вырасти, могла познакомиться с ним в селе, жить. Мы могли бы вместе ходить на танцы, обниматься до рассвета в кустах, купаться в озере, шептать друг другу признания. Оставлять на камушках подношения Светлой. Литти могла бы быть моей дочкой…
Пламя свечи танцевало на черноте оконного стекла – ночь опустилась незаметно и быстро. И словно сошлись в этой самой точке – нашей комнате, на моей кровати – все возможные точки мироздания.
Сколько разных судеб я могла бы прожить? Здесь, на Уровнях, где-то еще. И кто знает, не живу ли я их прямо сейчас? Возможно, мой двойник навсегда останется здесь, однажды постучит в чужую дверь, а навстречу выскочит девочка с голубыми глазами. И запутаются пальцы в кудрявых медных локонах…
Я впервые с тех пор, как «изменила» Дэллу, вновь чувствовала себя ничей, свободной. От любви, от страхов, от старой себя. Поход что-то менял. Тогда освободиться мне помог Комиссионер, сейчас просто тропа под ногами, чей-то смущенный взгляд. Я – это просто я. Я никогда ничья, я просто бесконечно куда-то иду. Одна я любит Дэлла, другая я никогда его не знала…
– Отдать тебе все до единой?
– А ты хочешь поверх плаща нести свой рюкзак?
– Предлагаешь его оставить? А украшения на себя нацепить?
– Утром попросим у Руханы удобную местную сумку.
«Надо будет оставить ей монет… – мягко подумала я. – Рухане».
Уже завтра мы покинем это место и никогда больше его не увидим.
Я сидела и впитывала кончиками пальцев и нутром ощущения застывшего между ударами моего сердца момента.
* * *
Я проснулась посреди ночи и долго вспоминала Литти. Сначала ее, а после крутила в воображении слово «мама» – то ощущение, которое показывал браслет: очень близкой женщины. Человека теплого, любящего, родного. Наверное, самого родного… Любовь к ней отличалась от всего, что я сознательно испытывала в последние годы, даже моя любовь к Дэллу была совсем другой. Не слабее – просто иной.
На Урмаэ, как и во многих других мирах, рождались дети. Каждый от кого-то, почва и семечко, большой, маленький, начало, конец… Давно забытые ассоциации текли рекой.
Значит, и я от кого-то…
«Где ты, мама?»
Она была где-то, жила. Просто на Уровнях нам объяснили, что «все хорошо, все живы и здоровы», сказали, что мы обязательно когда-нибудь к своим родным вернемся. И мы забыли… Позволили себе забыть. Временно. Когда-нибудь вернусь и я. Много-много Уровней спустя, а, может, просто потому что умру – всякое может случиться. Хотелось верить, что эти «много-много» Уровней проживем мы с Дэллом, что все не закончится вот так…
Я о нем совсем не думала – стало стыдно.
По непонятной мне самой причине я спрятала все чувства в дальнюю шкатулку. Они существовали там, пульсировали, бились, но на поверхность не выходили. А я-то верила, что каждый день буду лить слезы, рваться от бессилия и надежды, метаться от отчаяния и желания скорее помочь, подгонять всех «идти быстрее».
Нет, я робко дышала, но о нем просто не думала.
Странно. Украдкой перед собой неудобно. Как будто я тихонько предавала себя опять.
Спала, повернувшись спиной, Тами – ее кровать вдоль дальней стены под окном. Мерно вздымалось и опускалось одеяло, слышалось тихое сопение; горела на столе одна-единственная свеча.
Я осторожно свесила ноги на деревянный пол. С одной стороны хорошо, что деревянный – теплый. С другой плохо – скрипучий. А мне предстояло сделать несколько шагов до стола, где стоял кувшин с водой – хотелось пить.
Постель Лин в углу – оттуда тишина. И не поймешь, спит или нет.
Я поднялась с матраса – скрипнули металлические пружины.
Она окликнула меня, когда я поставила кружку с водой обратно на скатерть.
– Не спится?
– Пить захотелось.
Белинда говорила очень тихо, я шепотом.
Она села на кровати, подтянула к себе ноги.
– Иди сюда, тебя что-то терзает, я вижу.
И похлопала по краю своего матраса – садись, мол.
Я могла уйти. Повторить, что все хорошо, качнуть головой, упереться. Ведь Лин – не подушка для слез, не советник, она не обязана всех слушать. Тем более «слабачек».
Но я подошла и села, куда указывали. Какое-то время молчала.
– Что?
Колыхался свечной огонек, будто на него изредка дули.
– Если что гложет, говори. Тревоги в себе не держат. Ты пока не умеешь отпускать сама, значит, надо вслух… Переживаешь за Дэлла?
Я вздохнула.
– Скорее, за себя.
– В смысле?
– В том, что я почему-то совсем о нем не думаю. Как разлюбила… Хоть знаю, что это не так.
Белинда слушала, не перебивая.
И ощущалась «мамой» – человеком родным. Совсем чуть-чуть, но все-таки.
– Знаешь, – призналась я, – я думала, что буду плакать. Горевать, метаться, беспокоиться…
И умолка, как отрубили. Зачем-то скомкала в пальцах край чужого одеяла.
– Ты достаточно наметалась в Нордейле – сколько можешь? Забыла, сколько эмоций пережила, как чуть не перегорела?
Я не забыла.
– Так вот, у любого человека есть предел и надобность в отдыхе. Твое сознание, как только мы попали в другие обстоятельства, дало команду на временный «отбой». Это нормально. Даже хорошо.
– Ты так думаешь?
– Я знаю.
Мы шептались, как подружки. Как будто у нас на дереве был домик или палатка из простыней с провисшими боками, смастеренная на стульях. И один на двоих секрет.
– Хочешь совет? Успокойся. Дай себе просто быть – не осуждай себя и не оценивай. Что бы ни шло в голову, что бы ни шло из нее.
Я была признательна за эти слова. За ставшую почти уютной тишину чужой ночи. За доверие, за поддержку.
– Ведь твоя любовь к Дэллу всегда была для тебя удавкой, ошейником…
И вдруг обиделась. Совершенно не ожидала шипов после мягких поглаживаний.
Белинда не стала обращать внимания на мои поджатые губы.
– …Вот ты ее и отпускаешь сейчас, переосмысливаешь. Ведь когда ты позволяешь себе о чем-то или о ком-то больше не думать – это тоже переосмысление. Ты расплетаешь косу, куда была вплетена колючая проволока – твоя униженность, нужда в другом. А заплетешь косу уже новую – свободную, красивую, по доброй воле. Такая любовь куда крепче прежней.
И обида рассеялась.
Неожиданно ощутилось, что она права – я просто все отпускаю. Все. В какой-то мере прощаю и прощаюсь, потихоньку становлюсь новой. И однажды стану ей. Если хватит времени и сил.
