«Школа Комиссии вживую…»
Изумленно охнула Тами.
Когда шит-наваждение исчез, Лин продолжала стоять неподвижно, только между ее большим и указательным пальцем торчали все пять стрел, как вынутые из коробка спички. И взгляд, полный мерно удерживаемой ярости – поиграем еще? Во что на этот раз – в мечи, ножи, новые стрелы? Кажется, она приготовилась выпустить настоящие когти. Впервые на Урмаэ…
Но совсем ошалела я от того, что случилось дальше: главарь откинул оружие и опустился, практически пал на колени. Выдохнул: «Гхерра» – и уткнулся наполовину выбритым черепом в снег.
А за ним остальные.
Они бросали оружие перед Лин, как перед божеством. И все со смесью удивления и ужаса шептали «Гхерра», а после преклоняли до земли головы.
Гхерра – кто это?
Долгая минута тишины; стоящие ниц незнакомые мужики. Кто был в сознании, все умудрились перевернуться и встать перед Белиндой «моркорками».
И лишь спустя продолжительный момент почтения главарь поднял лицо. Взгляд встревоженный, голос тихий, смущенный:
– Мы приносим тебе свои извинения, Гхерра – Богиня Гнева и Мести. Ты так редко сходишь к людям, что мы почти забыли писания. Добро… пожаловать… в нашу скромную обитель.
«Гхерра – Богиня Гнева и Мести?» Они однозначно ее с кем-то спутали. Вот только на руку нам это или нет? Тами изнывала от удивления и шока, как и я, желала понять, что же будет дальше?
А вслух шепнула:
– А ей подходит…
Точно.
Липовая Гхерра довольно прохладно молчала.
Наполовину бритый тушевался. Кажется, теперь они по-настоящему ее боялись, поняли, что действительно стояли на волоске от смерти. И разозлили ту, которую злить не стоило.
– Чем мы можем быть тебе полезны? Дай знать. И прими наши извинения…. пожалуйста.
И вновь уткнутые в снег лица.
Белинда снизошла до ответа, сохраняя ледяной отблеск во взгляде.
– Нам нужно увидеть вашего старейшину.
– Мы проводим…
– Проводите. Но, если кто-то поднимет руку на меня или моих спутниц, я уложу вас всех.
Она произнесла это так буднично, будто сказала: «Мне круассан и три булочки с джемом» в пекарне.
– Никогда… – послышалось разрозненным строем.
И все, кто склонился перед ней, достали из-под одежды медальоны на цепочке и в качестве клятвы поцеловали их.
* * *
Наверное, никогда еще в моей жизни не было дня столь удивительного, столь странного и требующего колоссального терпения.
А все потому, что нашу Лин сразу же по приходу в деревню усадили на «трон» – деревянный постамент на просторной заснеженной площадке чуть в отдалении от домов. А нас с Тами, как почетных гостей, по сторонам от нее, Гхерры.
И началось…
Они – все местные, собравшиеся по поводу знаменательного события, – выходили и кланялись по очереди. Мужчины представлялись сами, почтенно склоняли головы, после представляли жен, детей, кто-то внуков… И всем Белинда чинно кивала.
– Зачем ты это делаешь?
Спрашивала Тами удивленно и тихо-тихо, стараясь не шевелить губами, когда очередная группа отходила прочь.
– Я буду играть эту роль так долго, как смогу. Поверь, «Гхерре» здесь рады куда больше, нежели каким-то гостям из далекой земли.
Она была права.
И не только потому, что «Гхерре» так же все досталось бы куда легче и проще, нежели «Белинде», но еще потому, что Урмаки выглядели так, словно соприкоснулись с настоящим чудом. Идентично тому, как недавно выглядела сама Тами, стоило ей «поуправлять» чужой Вселенной. Завороженный, неприкрытый восторг в глазах детей, благоговение в глазах женщин, изумленное почтение во взглядах парней, мужчин, стариков… Они впервые видели кого-то, кто дрался не как человек, кто умел творить непостижимое – увернулся сразу от пяти стрел, сверкнул щитом, остался невредим. Сейчас они наяву созерцали того, кто существовал лишь на страницах старинных книг, в легендах, в пергаментах, в их древних мифах, – Богиню.
«Да и чем, Лин, собственно, не Богиня? Комиссионеры, по сути, для нас тоже вроде Богов… Только более-менее понятных, близких. А ее учил Комиссионер…»
Имен столько, что не запомнить. Но в памяти отпечатались два – первое принадлежало местному главнокомандующему, тому самому бритому воину, который первым склонил перед Лин колени, – его звали Торнумом. Он вышел на поклон с невысокой женой, без детей. И еще врезался в память старик – Кулум. Слепой или почти слепой, он объяснил, что во временное отсутствие официального вождя племени правит общиной. Заклинатель, шаман. Ему не нужно было быть зрячим, чтобы мы все одновременно ощутили ему мягкую мощь, некую силу, которой не обладали остальные.
А после подарки. Точнее дары. Множество.
К ногам Белинды несли оружие, меховую одежду, плетеные корзины, тушу убитого утром оленя. Просили не гневаться на недружелюбную встречу, принять.
И Лин принимала все подряд – украшения, тканые ковры, еду, кованые фигуры…
– Куда!? – цедила Тами изумленно. – Как мы все это на себе потащим?
Ты в своем уме?
Но Белинда совершенно точно знала, что делала. И объяснила она это нам уже за ужином, который накрыли за длинным столом прямо на улице под вечер.
– Все просто с этими подарками… – мы впервые за день наедались от пуза, пили слабую и ароматную настойку на травах и прислушивались к песням, которые между подачей блюд заводили женщины. – Я скажу им, что приняла «суть» даров. Но так как я Бог, людские вещи мне не нужны. Я унесу с собой их почтение.
– А вещи?
– А вещи останутся им самим.
Теперь Тамарис смотрела иначе – с восхищением. Мол, хитро, умно, молодец!
Костер сложили высоченный – метра в два. Горел он жадно, с треском, искр в рано потемневшее небо выпускал сотни.
Клан гудел радостью. Появление «Гхерры» ознаменовало для местных начало нового этапа, селение с названием Тоулун отныне являлось «отмеченным божественной печатью». Урмаки знали: они навсегда останутся для себя избранными, потому что по тем же тропинкам, где в детстве ступали их босые ноги, прошли ЕЁ ноги …
В Белинде никто не сомневался. Непостижимым для нас образом старый Кулум подтвердил – да, это она. Как он оценил?
Собственно, не важно. И пусть.
Настойка лилась рекой; оленя зажарили на огромном вертеле.
А эту странную атмосферу, которая могла бы случиться с людьми после пережитого апокалипсиса – удивительного благоговения, почтения, надежды, даже веры в то, что отныне все пойдет иначе и обязательно хорошо, – я сохранила в тайнике своей души.
