Зыкин замер, едва ли не раскрыв от понимания рот:
– Товарищ нарком, то есть вы полагаете…
– Ничего я ПОКА не полагаю. Но вот это уже вполне может стать реальным доказательством. И твоим новым заданием. Так что в тылу ты вряд ли сидеть станешь. Сам же говорил, что присмотрелся к этому самому Кобрину, притерся? Психологический портрет, привычки, манера общения с подчиненными, стиль командования, словечки всякие любимые, все такое прочее? Значит, если что, и узнать его сможешь. Пусть и в чужом обличье. Понял, о чем я?
– Так точно, понял! – Виктор едва не задохнулся от возбуждения. Ну конечно, как же он сам о подобном не подумал?! Ведь все так просто! Если «Степаныч» вернется, неужели он не сможет его узнать?! Вот же товарищ Берия голова! Не чета ему, сиволапому…
– Вот и хорошо. И еще одно в голове держи, лейтенант: зачем он тебя просил про предка разузнать? Не потому ли, что и на самом деле вернуться собирался? Вернуться, чтобы его отыскать? Вот именно, по глазам вижу, мы друг друга поняли. А теперь пиши, не теряй времени. Как можно подробнее и, главное, разборчиво. Это у твоего гостя из будущего времени много, а у нас – нет. Листы пронумеруй, если вдруг испортишь, не рви и не выбрасывай. Кабинет не покидать, туалет, если понадобится, вон за той дверью. Все, выполняй.
Забрав со стола папку с какими-то бумагами, Берия энергичным шагом покинул кабинет, аккуратно притворив за собой дверь…
Глава 13
Окрестности Смоленска, август 1941 года
Подходящую дорогу нашли быстро. Разумеется, мирно покоящуюся в командирском планшете карту подполковника Сенина Сергей даже на свет извлекать не стал: этой местности на ней просто не было, уж больно далеко вперед они вырвались. Но у Кобрина, спасибо тем, кто готовил курсантов к прохождению «Тренажера», имелась и еще одна, куда как более подробная. Достаточно лишь активировать соответствующий файл информационного пакета, загруженного в память перед отправкой в прошлое. Ничем не примечательная безымянная грунтовка, позволявшая, тем не менее, выйти в район железнодорожной станции, заодно срезав километра три. Правда, оставалось неясным, проходима ли она для среднего танка, но комбриг решил на подобных мелочах не заморачиваться: танк – он на то и танк, чтобы на пустяки не размениваться. Нужно будет – сделают проходимой, на то им пятисотсильный мотор и гусеницы даны.
А спустя буквально полчаса, добравшись до сгоревшего хутора, раскатанного бомбардировщиками по бревнышку, неожиданно нашли попутчиков. Застывшую за околицей наспех закиданную ветками «тридцатьчетверку» довоенного выпуска, еще с короткоствольной «Л-11» в башне, и пребывающего в спутанных чувствах младшего лейтенанта, бывшего командира танкового взвода. Судя по обилию битой техники, здесь до авианалета стояла какая-то тыловая часть, похоже, ремонтный батальон. Развернуться ребята не успели – прилетели «лаптежники» и старательно помножили всех на ноль. И явно не сегодня, а дня два-три назад: все, что могло гореть, давно сгорело, а сегодняшний ливень прибил пепел и копоть, отчего вокруг стоял стойкий запах мокрых углей и горелого металла.
Насколько Кобрин понял из сбивчивого доклада в равной степени и ошарашенного, и обрадованного неожиданной встречей мамлея Саблина, его взвод был отправлен на разведку перед началом прорыва. Ну, как взвод: два «Т-34», «двадцать шестой» образца 1935 года и радийный бронеавтомобиль, приданный разведгруппе для связи, – все, что удалось наскрести без ущерба для будущего удара. Боеприпасов, правда, было совсем впритык, меньше десятка снарядов на танк. Карта у взводного имелась, но с привязкой к местности лейтенант почти сразу же намудрил, свернув не туда, куда следовало. Заблудилась разведка, короче говоря. А потом и на немцев напоролась.
Бой оказался коротким: одну из «тридцатьчетверок» спалили практически сразу; следом полыхнул и бронеавтомобиль, развороченный попаданием осколочной гранаты. Ни тот, ни другой не успели сделать ни одного выстрела. «Т-26» отвлек на себя огонь, и комвзвода удалось подбить два немецких легких танка, после чего «двадцать шестой» также напоролся на бронебойный и сгорел. Получив пару попаданий в башню и лобовую проекцию (к счастью, без пробития, только радиотелефонисту немного лицо сколами брони посекло), Саблин принял решение отступить, благо немцы не преследовали.
Поскольку связи теперь не имелось, кружили по округе, пока не закончилась солярка, которой и до того было от силы четверть бака. Так и застряли, на последних каплях горючего добравшись до этого хутора. Самое обидное, что находка уничтоженного поселения позволила Саблину наконец-то привязаться к карте… вот только ехать дальше оказалось не на чем. Баки были пусты. И сейчас мамлей никак не мог принять решение, как поступить. Бросить совершенно исправный танк, в боеукладке которого еще оставались снаряды (правда, совсем немного, всего три штуки, один бронебойный и два ОФ), и уходить пешком? Бросить, когда на счету каждая боевая машина?! Решиться на подобное он не мог. Нет, не из-за страха перед трибуналом – просто не мог, прекрасно зная, как отчаянно не хватает в войсках боевых машин, особенно таких, как «тридцатьчетверки». По той же причине младший лейтенант не мог и уничтожить танк – впрочем, трех снарядов и нескольких «Ф-1» для подобного все равно бы не хватило, разве что ходовую или двигатель повредить. Поэтому появление советского танка с незнакомым тактическим номером на башне Саблин воспринял как единственную возможность выйти из сложной ситуации.
Вот только, когда разглядел под комбинезоном спрыгнувшего на землю Кобрина «геометрию» на вороте гимнастерки, откровенно обалдел, на несколько секунд потеряв дар речи. Ну еще бы, целый подполковник, и ладно бы просто подполковник – КОМБРИГ! И он, недавно пришедший из училища мамлей, только что с треском проваливший первое в жизни самостоятельное боевое задание, потерявший людей и технику! Расстреляет? И пусть, пусть! Зато честно! Поскольку всяко виноват, как ни крути…
– Так, а ну успокоился, лейтенант! – рявкнул Кобрин, прекрасно понимая, что сейчас творится в душе молоденького танкиста. Вот свалился же на его голову подарочек! – Вольно! В себя прийти, быстро! Или помочь? Может, по морде дать?
– Не нужно… по морде! – испуганно отшатнулся тот. – Я виноват… готов понести… по закону военного времени…
– Что именно готов понести, лейтенант? Наказание, что ли?
Мамлей торопливо закивал. По чумазому лицу, оставляя за собой светлые дорожки, скользнули струйки пота.
– Понести он готов… – сварливо буркнул Сергей. – Бабы несут! Когда беременеют! Понятно? Я тебе что, м-мать ее, трибунал?! А ну, в руки себя взял, танкист! Нехер мне делать, только сопли тебе утирать. Своих проблем выше крыши. Ну, успокоился?
– Так… так точно.
Мельком срисовав заинтересованные взгляды торчащего из люков экипажа (башнер с радиотелефонистом смотрели серьезно, а вот Цыганков криво ухмылялся, отлично понимая, что к чему), Кобрин повернулся к застывшим возле лейтенантского «Т-34» танкистам, боящимся не то что пошевелиться, а даже, казалось, лишний раз вздохнуть:
