— Мы нашли пещеру в скалах, — кивнула Вильгельмина. — И ты развел в ней огромный костер. Но у нас не было с собой столько еды, как сейчас. Мы говорили, что «Морского Дракона» прибило бурей к незнакомому берегу. Ты всю ночь рассказывал мне какие-то сказки. Очень страшные!
— Тебя было так забавно пугать. Ты раскрывала глаза так широко, что иногда мне казалось, я вот-вот в них провалюсь.
— Неправда!
— Правда, — рассмеялся он, откинувшись спиной к земляной скамье. Он сидел, вытянув длинные ноги к огню, и держал кружку с горячим вином в ладонях, как держат птенца в горсти. Пламя озаряло его смуглое худое лицо, впалые щеки, поросшие за три дня темной щетиной, большой прямой с горбинкой нос, расправившиеся брови. Серые глаза его улыбались ей.
— Стурла так бранил нас утром, когда мы пришли, — сказала Вильгельмина.
— Он был прав.
— Но мы же не нарочно заблудились!
— Я был уж не мал, мог бы и думать, что делаю. Знаешь, теперь я уже не заблудился бы в Дальнем бору. Я знаю это место как свои пять пальцев.
«С Торлейвом все похоже на игру, — подумала Вильгельмина. — Как бы ни было страшно, что бы ни ждало впереди. Просто всегда хорошо с ним вдвоем».
— Хорошо мальчишкам, — вздохнула Вильгельмина. — Вам всё можно, вы везде ходите. А я должна сидеть на хуторе, и мне одной никуда нельзя.
— Мне кажется, ты не очень сидела на хуторе в то время, да и сейчас не сидишь, — рассмеялся Торлейв.
— Это только потому, что меня оттуда выгнали.
— Боже мой, Мина, — сказал Торлейв, глядя в ее глаза, — ты даже представить себе не можешь, какая ты смешная!
Она пожала тонкими плечами:
— Это хорошо или плохо?
— Мне — хорошо.
— Почему?
— Мне всегда с тобой хорошо.
— Это моя мысль, — проворчала Вильгельмина. — Где ты ее взял?
Торлейв улыбнулся.
— Она летает здесь в воздухе. — Он сделал вид, будто схватил что-то рукою, и Вильгельмина засмеялась.
Кружки опустели, огонь угасал, надо было подбросить в него березовых поленьев. Торлейв поднялся со вздохом.
— Пора спать, — сказал он. — Мы должны отдохнуть.
— Мне надо тебя перевязать, — напомнила Вильгельмина и зевнула.
— Можно завтра?
— Нет уж! — заспорила Вильгельмина. — Я обещала Иорейд. К тому же мы шли весь день, повязка наверняка сбилась.
Она достала рожок со снадобьем и сломала восковую печать. Когда Торлейв стягивал рубашку, та затрещала подмышками.
— Ай-яй-яй! — рассмеялась Вильгельмина. — Рубашка Оддгейра Бьёрнсена недолго проживет!
— Что же делать, если она такая ветхая? Сколько лет назад овдовела Йорейд?
— Не знаю. Стурла говорил мне, что ее дочери — моей бабке Маргрет — было бы сейчас около шестидесяти. Он видел ее, когда был мал, а она была взрослой девушкой. А потом она вышла замуж за моего деда, и родилась Кольфинна. И тогда Белая Ива и ее муж почему-то оставили девочку на попечение Йорейд, а сами должны были уехать, я так и не знаю, куда и почему. Йорейд никогда не говорит об этом. Кольфинна не помнила матери. У моей бабушки было два имени. Ее звали Маргрет, но Йорейд всегда называла ее Белая Ива. У Кольфинны тоже было два имени, но она отказалась говорить Стурле второе, он так его и не знает.
Она ловко размотала повязку. Рана почти затянулась, края ее сошлись ровно.
— Бедный мой Торве, — вздохнула Вильгельмина.
— Не огорчайся, — отозвался он. — Видишь, все зажило.
— Снаружи да, а внутри? — сказала она, туго бинтуя его худые ребра.
— Ты права. Внутри много больнее.
— Дышать-то можешь? Я не перетянула?
— Нет, ничуть. Спасибо. Белая Ива — звучит неплохо. Это финский обычай давать такие имена?
— Это языческий обычай.
— Ну, если разобраться, наши имена тоже такие. Думаешь, Наследником Тора
[111] зваться лучше? — Торлейв надел рубашку. — Все, пора спать.
Он сгреб все сено, что нашлось в хижине, устелил им дерновую лавку, на которой должна была спать Вильгельмина, и покрыл сверху шерстяным одеялом.
— А ты? — спросила она, усаживаясь на эту постель. Особенно мягким, да и теплым ложе не получилось.
— Я лягу у очага.
Он снял с ее ног пьексы и отнес их к затихающему огню, чтобы к утру просохли. Потом вернулся подоткнуть край одеяла ей под спину.
— Ты очень заботливая мама, Торве, — сонно проговорила Вильгельмина.
Торлейв поцеловал ее в пушистый висок.
— Спи. Разбужу тебя рано.
— И ты спи.
Торлейв завернулся в длинный бурый плащ и сел у огня, скрестив ноги. Он сидел так, молился, думал, пока от огня не остались только пылающие красные угли. Тогда он присыпал их золою и лег. Надо было поспать хоть немного, но сон не шел. Все переживания и боль последних дней комом стояли у него в груди. Еще долго он лежал на холодном земляном ложе в остывающей хижине и слушал, как воет ветер над крышей, как тихо дышит спящая Вильгельмина. Уснул уже под утро и проснулся почти сразу же.
За ночь хижину совсем занесло, Торлейв вылез через отдушину на крышу и столкнул снег вниз. Метель стихла, редкие звезды гасли. Зеленоватый туман стелился на востоке над дальними вершинами гор.
Вернувшись, Торлейв развел огонь и поставил на него котелок с остатками воды.
— Просыпайся, Мина, — сказал он. — Надо поесть перед дорогой.
Глава 10
Они мчались вперед, лавируя меж камнями и обрывами, — дух захватывало от этого полета. Снег был глубок; слетая со склонов, они зарывались в него по пояс, но, пушистый и легкий, он разлетался в стороны от их движения. Торлейв шел впереди — он лучше знал дорогу, да и лыжником был более опытным. Вильгельмина впервые преодолевала на лыжах такие кручи. Сердце ее замирало от страха, но мысль о том, что где-то позади идет Стюрмир со своими людьми, придавала ей решимости. К тому же она ни за что не хотела показать Торлейву, что держится на лыжах хуже него.
Утро было уже на исходе, когда Торлейв остановился передохнуть на берегу реки.
