Он снова наклонился, глядя на кролика в клетке, который нервно надувал щеки.
– Есть собираешься?
Ей хотелось, очень. Опьяняющий вкус теплого мяса, теплой жизни, пульсация крови, движущейся в жилах животного, будто ракушка, приложенная к уху. Сильнейшее предвкушение.
– Это не слишком приятно выглядит, – сказала она. – Возможно, мне лучше подождать.
Они несколько секунд смотрели друг на друга.
– Спасибо, что вчера вечером за меня вступился, – сказала Алиша.
– Не стоит благодарности. Питера сильно занесло.
Она внимательно вгляделась в его лицо.
– Майкл, почему ты не ненавидишь меня?
– А с чего бы?
– Похоже, все остальные ненавидят.
– Наверное, я – не все остальные. Можно сказать, что и меня здесь не очень-то любят.
– Верится с трудом.
– Поверь мне. Еще повезло, что не сижу по соседству.
Она невольно улыбнулась. Хорошо поговорить с другом.
– Интересная мысль.
– Лучше не скажешь.
Он составил пальцы вместе, явно собираясь сказать нечто важное.
– Я всегда знал, Лиш, что ты где-то рядом. Может, другие сдались, но не я.
– Спасибо, Штепсель. Это кое-что значит. Много значит.
Он ухмыльнулся.
– Ладно, от тебя я еще это прозвище стерплю.
– Поговори с ним, Майкл.
– Я уже высказал свое мнение.
– И что он собирается делать?
Майкл пожал плечами.
– Питер, как всегда. Бьется головой о стену, пока не проломит. Люблю я его, но упрямый он, что бык.
– На этот раз не сработает.
– Не сработает.
Он напряженно смотрел на нее, но, в отличие от Питера, в его взгляде не было подозрения. Для него она – напарница, товарищ по заговору, та, кому можно доверять во всем. Его глаза, его интонации, то, как он держит себя. Все это говорило лучше слов.
– Я много о тебе думал, Лиш. Очень долго думал, что влюблен в тебя. Как знать, может, и до сих пор влюблен. Надеюсь, тебе это не неприятно.
Алиша ошеломленно смотрела на него.
– Судя по твоему лицу, ты удивлена. Можешь счесть это за комплимент, намеренный. Я просто хочу сказать, что ты очень много для меня значишь, и всегда значила. Когда ты вчера появилась, я кое-что понял. Хочешь знать, что?
Алиша кивнула, все еще не в состоянии вымолвить ни слова.
– Я понял, что все это время ждал тебя. Не просто ждал. Ожидал, что ты появишься.
Он помолчал.
– Ты помнишь, когда мы в последний раз виделись? В тот день, когда ты меня в больнице навестила.
– Конечно, помню.
– Я очень долго думал. Почему? Почему меня? Почему Алиша выбрала меня, а не кого-то еще, именно тогда? Я бы предположил, что ты выберешь Питера. Но ответ пришел ко мне, когда я задумался над тем, что ты сказала. «Когда-нибудь этот мальчишка всех нас спасет».
– Мы об этом еще детьми разговаривали.
– Точно. Но говорили и о многом другом.
Он наклонился вперед.
– Даже тогда, Лиш, ты знала. Может, не знала, чувствовала, то, как все складывается, как и я. Точно так же, как сейчас, когда я сижу здесь, двадцать лет спустя, разговаривая с тобой в тюремной камере. Другой вопрос – почему. На него у меня ответа нет, и я перестал задавать его. Сейчас все это подходит к развязке, и я знаю не больше твоего. Учитывая общую тенденцию последних двадцати четырех часов, особых оснований для оптимизма нет. Но в любом случае я не смогу сделать это без тебя.
Щелчок замка. В дверях появился охранник.
– Фишер, я же сказал – пять минут. Убирайся к чертям отсюда.
Майкл сунул руку в карман рубашки, помахал у себя над плечом пачкой банкнот, даже не удосужившись посмотреть, как охранник протянул руку и выхватил их, а затем вышел.
– Боже, какие идиоты, – со вздохом сказал он. – Неужели они действительно думают, что завтра в это же время эти деньги будут иметь хоть какое-то значение?
Он снова сунул руку в карман и вытащил сложенный лист бумаги.
– Вот, возьми.
Алиша развернула лист. Спешный набросок карты рукой Майкла.
– Когда придет время, иди по дороге на Розенберг, на юг. Сразу за гарнизоном увидишь старую ферму, слева, там бак для воды. Свернешь на дорогу сразу же за ним и прямо на восток, пятьдесят две мили.
Алиша оторвала взгляд от листа бумаги. В глазах Майкла появилось что-то новое, неистовство, почти безумие. За тщательно контролируемым видом и поведением, ореолом силы скрывался человек, горящий верой.
– Майкл, что в конце дороги?
Снова оставшись в одиночестве, Алиша погрузилась в мысли. Вот, значит, что заменило Майклу женщину, в конце концов. Его корабль, его «Бергенсфьорд».
Мы изгои, сказал он ей на прощание. Мы те, кто знает правду и всегда знали; это боль, с которой мы живем. Как же он хорошо понимает ее.
Кролик настороженно смотрел на нее. Его черные немигающие глаза блестели, как две капли чернил. В их выпуклой поверхности Алиша увидела отражение, призрак ее самой. Почувствовала, что у нее мокрые щеки. Почему она не может перестать плакать? Она скользнула к клетке, открыла дверцу и протянула руку внутрь. Ее ладонь заполнила мягкая шерсть. Кролик не пытался сбежать, либо прирученный, чей-то любимец, как сказал Майкл, либо слишком испуган, чтобы что-то делать. Она вытащила зверька из клетки и посадила на колени.
– Все в порядке, Отис, я друг, – сказала она.
И так и сидела, гладя его по мягкой шерстке, очень долго.
65
Шаги, скрип открывающейся двери. Эми открыла глаза.
Привет, Пим.
Та остановилась в дверях. Рослая, с овальным лицом и выразительными глазами, в простом платье из синей хлопчатобумажной ткани. Выпуклый живот под мягкими складками платья, она беременна.
Я рада, что ты вернулась, чтобы меня проведать, сказала Эми на языке жестов.
Пим с сильной неуверенностью поглядела на нее и подошла к кровати.
Можно? – спросила Эми.
Пим кивнула. Эми сложила ладонь чашечкой и прижала к платью. Скрытая внутри сила, столь новая, чистейшее ощущение жизни – если сравнить с цветом, то белый цвет летних облаков. Вопросы, множество. Кто я? Что я? Это мир? Я есть все или лишь часть?
Покажи мне остальное.
Пим села на кровать, спиной к ней. Эми расстегнула пуговицы платья и раздвинула ткань. Полосы на спине, ожоги. Они стали менее заметны, но не исчезли. От времени стали немного впалыми, с резкими краями, будто корни, скрытые под землей. Эми провела по ним пальцами. Там, где кожа Пим была нетронута, она была теплой и мягкой, но мышцы под ней были напряжены, будто застыв от боли.
