Питер вспомнил рассказ Сары. Показал на оружие Джока, винтовку с рычажным затвором.30–30.
– Давай-ка твое оружие посмотрим.
Джок отдал ему винтовку. Спусковой крючок мягкий, затвор рывками ходит, линза на прицеле потертая, в оспинах.
– Когда последний раз из нее стрелял?
– Никогда. От отца досталась, много лет назад.
– Сколько у тебя к ней патронов?
Джок выставил руку, в которой лежали четыре патрона, древние, как горы.
– Эта штука бесполезна. Холлис, дай человеку нормальную винтовку.
Достали винтовку, новую блестящую М-16, из запасов Тифти.
– Свадебный подарок, – сказал Питер, отдавая ее Джоку. – Вперед, на стрельбище. Там тебе патроны дадут и научат ею пользоваться.
Джок неверяще смотрел на него, с благодарностью. Еще никто ему ничего подобного не дарил.
– Благодарю вас, сэр.
Резко кивнув, он ушел.
– О’кей, и что это было? – спросил Апгар.
Питер проводил взглядом идущего к стрельбищу Джока.
– На удачу.
В приюте последние из женщин и детей спускались в убежище. Было решено, что женщинам будет позволено сопровождать лишь детей младше пяти лет; это привело к множеству душераздирающих сцен расставания, ужасных и мучительных. Многие женщины пытались сказать, что их дети младше, чем на самом деле. Если их слова были похожи на правду, Калеб их пропускал. У него просто духу не хватало отказать.
Он тревожился за Пим. Убежище быстро наполнялось. Она наконец-то пришла, объяснив, что дети провели утро в доме Кейт и Билла. Для Пим это было особенно болезненно, ей повсюду чудилась Кейт, но девочки отвлеклись. Пара часов в знакомом месте, среди знакомых игрушек. Полчаса на своих кроватях прыгали, сказала Пим.
Но что-то было не так. Калеб ощущал это в невысказанных словах. Они стояли у открытого люка. Одна из Сестер, стоя внизу, протянула руки, чтобы спустить вниз детей. Сначала Тео, потом девочек. Когда пришла очередь Пим, Калеб взял ее за локоть.
Что такое?
Она задумалась. Да, что-то есть.
Пим?
В ее глазах мелькнула неуверенность, но она взяла себя в руки.
Я люблю тебя. Будь осторожен.
Калеб решил не настаивать. Сейчас не время, у открытого люка, все ждут. Сестра Пег смотрела на все со стороны. Калеб уже поднимал вопрос насчет того, пойдет ли Сестра Пег в убежище вместе с детьми.
– Лейтенант, – сказала она, непреклонно глядя на него. – Мне восемьдесят один.
Калеб обнял жену и помог ей спуститься. Взявшись руками за верхнюю ступеньку лестницы, она подняла взгляд, в последний раз смотря на него. У Калеба похолодело внутри. Она – вся его жизнь.
Следи за малышами.
Снова дети, и вдруг оказалось, что убежище заполнено целиком. Плач снаружи, голос из мегафона, приказывающий людям разойтись.
В коридор быстрым шагом вошел полковник Хеннеман.
– Джексон, я назначаю тебя главным здесь.
Это было последнее, чего мог бы желать Калеб.
– Сэр, от меня на стене больше пользы будет.
– Не обсуждается.
Калеб ощутил незримую руку.
– Мой отец имеет к этому отношение?
Хеннеман проигнорировал вопрос.
– Нужны люди на крыше и по периметру и два взвода внутри. Как поняли? Больше никто не входит. Как ты это выполнишь, тебе решать.
Ужасные слова. И неизбежные. Люди сделают все, чтобы выжить.
67
Майкл и Грир подобрали первых выживших к северу от Розенберга, троих солдат. Ошеломленных, оголодавших, с пустыми карабинами и пистолетами. Зараженные напали на казарму две ночи назад, сказали они, пронеслись, как торнадо, разрушая все – машины, снаряжение, генераторы, срывая крыши из кровельного железа с домов, как крышки с консервных банок с ключом.
Были и другие. Женщина, одна из девочек Данка, чьи черные волосы наполовину поседели. Она шла по дороге, босиком, а ее туфли с высоким каблуком болтались у нее в пальцах. Рассказала, как спряталась в насосной. Двое мужчин из телеграфной бригады. Нефтяник по прозвищу Домкрат, Майкл помнил его еще по заводу, сидевший на обочине, скрестив ноги и чертя что-то на земле шестидюймовым лезвием ножа и что-то неразборчиво бормоча. Его лицо было белым от пыли, комбинезон – черным от засохшей крови, но не его собственной. Все молча садились в кузов машины, даже не спрашивая, куда они едут.
– Самые везучие люди на планете, а они даже не понимают этого, – сказал Майкл.
Грир смотрел на проносящиеся мимо них холмы. Сухой кустарник сменился прибрежной растительностью, более густой. Последние двадцать четыре часа было столько дел, что он забыл о боли, но теперь, в тишине и роящихся в его голове мыслях, она вернулась с новой силой. Постоянная тошнота, несильная, скручивала живот, слюна стала густой и с медным привкусом, мочевой пузырь распирало. Когда они остановились, чтобы подобрать женщину, Грир отошел в сторону в надежде отлить, но смог выдавить из себя лишь жалкую струйку алого цвета.
К югу от Розенберга они свернули на восток, к судоходному каналу. Позади машины взлетали брызги грязной воды, каждый прыжок машины на разбитой дороге отдавался внутри него болью. Гриру очень хотелось пить, чтобы хотя бы избавиться от мерзкого вкуса во рту, но когда Майкл достал из-под сиденья фляжку, сделал хороший глоток и предложил ему, все это время смотревшему в лобовое стекло, Грир отмахнулся. Майкл искоса глянул на него. Ты уверен? И, видимо, что-то понял. Или заподозрил. Но Грир ничего не ответил. Майкл пожал плечами, зажал флягу между колен и закрыл крышку одной рукой.
Воздух внутри машины стал другим, а затем изменилось и небо. Они приближались к каналу.
– Какого хрена, я только что отсюда, – сказала женщина.
Еще пять миль, и показался въезд на док. Пластырь и его люди стояли в узком месте. Поперек прохода была натянута режущая проволока. Машина остановилась, и Пластырь подошел к окну Майкла.
– Не ждал тебя так скоро.
– Что Лора говорит?
– Ничего хорошего. По крайней мере, их здесь еще не было.
Он глянул в кузов.
– Друзей привез, как я погляжу.
– Где она?
– На корабле, небось. Рэнд говорит, она там уже всех до белой горячки довела.
Майкл повернулся к пассажирам.
– Вы трое, выходите, – сказал он солдатам.
Они неверяще поглядели на него.
– И что ты от нас хочешь? – спросил старший по званию, капрал, с пустыми, как у коровы, глазами и пухлым лицом пятнадцатилетнего подростка.
