– Расскажи мне насчет улиц вокруг этого вокзала, – сказал Питер. – Насколько много там теневых зон, где могут укрываться Зараженные?
Алиша мгновение подумала.
– Ну, много. Около полудня там солнца побольше, но все здания очень высокие. Шестьдесят, семьдесят этажей. Ты такого в жизни не видел, и внизу, на уровне улицы, может быть достаточно темно, в любое время дня.
Она показала на свой набросок.
– Я бы сказала, что самое лучшее место – вот это, у западного входа в вокзал.
– А почему здесь?
– В двух кварталах западнее стройка была. Здание в пятьдесят два этажа высотой, не слишком огромное по местным меркам, а еще верхние тридцать этажей не достроили. Только столбы и перекрытия. Там достаточно солнца, даже ближе к вечеру. Его видно от вокзала – вот тут стоят наружный лифт и кран, закрепленный к стене здания. Я там наверху много времени провела.
– В смысле, на кране?
Алиша пожала плечами.
– Ну да. Мне там нравилось, и все такое.
Далее она объяснять не стала, а Питер решил не настаивать. Показал на другую точку на карте, квартал на востоке от вокзала.
– А это что?
– Крайслер-билдинг. Самое высокое здание в округе, почти восемьдесят этажей. Верх из блестящего металла, будто корона, очень хорошо отражает свет. В зависимости от того, где солнце, может дать яркое освещение.
День закончился, стало холодать, начала выпадать роса. Молчание затянулось, и Питер понял, что разговор можно заканчивать. Меньше чем через восемь часов они поднимут паруса и преодолеют последний отрезок пути к Манхэттену, а там – будь что будет. Маловероятно, что все они выживут, даже то, что выживет хоть кто-то из них.
– Вахту буду нести я, – сказал Майкл.
Питер посмотрел на него.
– Похоже, мы здесь достаточно хорошо защищены. Это необходимо?
– Дно песчаное. Последнее, что нам сейчас надо, – чтобы якорь пополз.
– Я тоже останусь, – сказала Алиша.
Майкл улыбнулся.
– Не откажусь от компании. Все нормально, – добавил он, обращаясь к Питеру. – Миллион раз это делал. Идите спать. Вам обоим это понадобится.
Ночь распростерла свои крылья над морем.
Все замерло: лишь звуки океана, низкие и спокойные, и плеск волн о корпус. Питер и Эми устроились на единственной койке в каюте, и Эми положила голову Питеру на грудь. Ночь была теплой, но внизу было прохладно, почти холодно, от воды, омывающей корпус.
– Расскажи мне про ферму, – сказала Эми.
Питер собрался с мыслями, чтобы ответить. Мягкое покачивание яхты и ощущение близости убаюкивало, он был на грани того, чтобы уснуть.
– Даже не знаю, как описать это. Это не были обычные сны – они были намного более реальны. Будто каждую ночь я отправлялся в другое место, другую жизнь.
– Как… другой мир. Реальный, но другой.
Он кивнул.
– Я не всегда их помнил в подробностях. По большей части, оставались ощущения. Но были некоторые вещи, которые я запомнил хорошо. Дом, река. Обычные дни. Музыка, которую ты играла. Такие прекрасные мелодии. Я готов был слушать их вечно. Они были такие живые.
Он помолчал.
– С тобой было то же самое?
– Думаю, да.
– Но ты не уверена.
Эми задумалась.
– Это случилось всего один раз, когда я была в воде. Я играла для тебя. Музыка сама лилась из меня так, будто всегда была внутри, и я наконец-то ее выпустила наружу.
– А что случилось потом? – спросил Питер.
– Я не помню. Следующее, что помню, – как очнулась на палубе и там был ты.
– Как думаешь, что это значит?
Она ответила не сразу.
– Я не знаю. Знаю только то, что впервые в жизни я была по-настоящему счастлива.
Они некоторое время молчали, слушая тихое поскрипывание яхты.
– Я люблю тебя, – сказал Питер. – Наверное, всегда любил.
– А я люблю тебя.
Она сильнее прижалась к нему. Питер сделал то же самое. Взял ее за левую руку, сплел пальцы с ее пальцами и прижал к груди.
– Майкл прав, – сказала она. – Нам надо поспать.
– Хорошо.
Вскоре она ощутила, как его дыхание замедлилось. Стало ритмичным и глубоким, будто волны, накатывающиеся на берег. Эми закрыла глаза, хотя и знала, что в этом нет толку. Она может так не один час пролежать, не уснув.
А на палубе «Наутилуса» Майкл смотрел на звезды.
Поскольку на них никогда не устаешь смотреть. Много ночей в море звезды были его единственными и самыми преданными спутниками. Они нравились ему больше, чем Луна, которая казалась ему слишком открытой и навязчивой, будто умоляющей, чтобы на нее смотрели; звезды же всегда держались на расстоянии, настороженно, лишь позволяя вдыхать их скрытую и загадочную сущность. Майкл знал, что представляют из себя звезды – пылающие шары из водорода и гелия – и знал имена многих из них, как и сочетания, которые они образуют в ночном небе. Полезное знание для человека, в одиночку вышедшего в море на небольшой яхте. Но он также понимал, что эти имена и названия – навязанный извне порядок, о котором сами звезды ничего не знают.
Эта величественная картина могла бы заставить его почувствовать себя крохотным и одиноким, но эффект был прямо противоположным; именно при свете дня он острее всего чувствовал свое одиночество. Были дни, когда он ощущал это особенно остро, ощущение того, что он настолько далеко ушел от мира людей, что уже не сможет вернуться. Но затем наступала ночь, открывая тайное сокровище небес – звезды, в конце концов, никуда не исчезали днем, их просто не было видно, – и его ощущение одиночества уходило. На смену ему приходило чувство того, что Вселенная, несмотря на ее неописуемую необъятность, не жесткое и безразличное место, где что-то живет, а что-то нет, и все происходит случайно, движимое холодной рукой законов физики. Напротив, она представляет собой паутину незримых нитей, связывающих все со всем, в том числе и его самого. Именно в этих нитях пульсируют, подобно переменному току, вопросы и ответы жизни, боль и печаль, но также счастье и радость. Пусть источник этого тока всегда был неизвестен и всегда таким останется, но человек может почувствовать это, если даст себе шанс. Майкл Фишер – Майкл Штепсель, Первый Инженер Света и Энергии, Босс Цеховиков и строитель «Бергенсфьорда» – лучше всего ощущал это, глядя на звезды.
Он думал о многом. Дни в Убежище. Слепое неподвижное лицо Элтона, теснота и жара в батарейной. Запах газа и топлива на нефтеперегонном заводе, где закончилось его детство и началась взрослая жизнь. Думал о Саре, которую любил, о Лоре, которую тоже любил, о Кейт, о том, как в последний раз увидел ее, ее живая энергия детства, то, как она сразу привязалась к нему в ту ночь, когда он рассказал ей историю про кита. Все это было так давно, прошлое всегда уходит, становясь огромным внутренним хранилищем дней. Возможно, его дни на этой земле подошли к концу. Возможно, что-то будет и после этого, за пределами физического существования личности; на этот счет небеса были скупы на комментарии. Грир определенно считал именно так.
