«Стану ли я героем повествования о своей собственной жизни, или это место займет кто-нибудь другой – должны показать последующие страницы. Начну рассказ о моей жизни с самого начала и скажу, что я родился в пятницу в двенадцать часов ночи (так мне сообщили, и я этому верю). Было отмечено, что мой первый крик совпал с первым ударом часов».
Как приятно, когда тебе читают. Когда тебя уносит из этого мира в другой, рождающийся из слов. И голос Эми, читающей книгу, – самое приятное. Он пронизывал его, как слабый электрический ток. Он мог бы слушать ее вечно, лежа вплотную к ней, его сознание одновременно находилось бы в двух местах, в мире книги, с его чудесной чередой ощущений, и здесь, с Эми, в доме, в котором они живут и жили всегда, так, будто сон и явь не были двумя разными состояниями с четкими границами, а являли собой лишь части чего-то непрерывного.
Через какое-то время он осознал, что рассказ окончился. Он уснул? Он уже не лежал на диване; каким-то образом, не осознавая этого, он уже оказался наверху. В комнате было темно, лица касался холодный воздух. Эми спала рядом. Который час? И что у него за ощущение – ощущение того, что что-то не так? Он откинул одеяло и подошел к окну. Лениво поднималась в небо половинка луны, освещая всё вокруг. Ему показалось или на краю сада что-то двигалось?
Человек в темном костюме. Он глядел в окно, запрокинув голову, держа руки за спиной, в позе терпеливого наблюдателя. Лучи лунного света коснулись его лица, резкого, угловатого. Питер ощутил не тревогу, а узнавание, так, будто он ждал этого ночного посетителя. Прошла, наверное, минута. Питер смотрел на человека в саду, человек в саду смотрел на него. А затем, вежливо дернув подбородком в еле заметном поклоне, чужак развернулся и ушел в темноту.
– Питер, что такое?
Он отвернулся от окна. Эми сидела на кровати.
– Там кто-то был, – сказал он.
– Кто-то? Кто?
– Просто человек. Он смотрел на дом. Но уже ушел.
Мгновение Эми молчала.
– Значит, Фэннинг, – сказала она. – Я всё думала, когда же он объявится.
Это имя ничего не значило для Питера. Знал ли он какого-нибудь Фэннинга?
– Всё нормально.
Эми откинула одеяло.
– Ложись обратно.
Он забрался под одеяло, и память об этом человеке почти сразу начала улетучиваться, как нечто несущественное. Тепло и вес одеяла, Эми рядом с ним; это всё, что ему нужно.
– Как думаешь, чего он хотел? – спросил Питер.
– А что всегда хочет Фэннинг? – спросила в ответ Эми и устало, почти что скучающе вздохнула. – Он хочет убить нас.
Питер внезапно проснулся. Он что-то слышал. Вдохнул и задержал дыхание. Снова звук. Скрип половицы под ногами.
Он перекатился на край и опустил правую руку к полу. Ощутил в руке тяжесть пистолета. Скрип доносился из коридора в передней, на слух – один человек; старается идти тихо, значит, не знает, что он проснулся; элемент внезапности на его стороне. Питер встал и медленно подошел к переднему окну. Его охраны, двоих солдат у крыльца, на месте не было.
Он снял пистолет с предохранителя. Дверь в спальню закрыта. Петли скрипучие. Как только дверь откроется, незваный гость поймет, что Питер здесь.
Открыв дверь, Питер быстро пошел по коридору. На кухне пусто. Не сбавляя шага, он свернул в гостиную, выставляя вперед пистолет.
В старом деревянном кресле-качалке у камина сидел человек. Его лицо было повернуто в сторону от Питера, он глядел на догорающие угли на решетке. Похоже, он вообще не заметил Питера.
Питер подошел сзади, опуская пистолет. Невысокий мужчина, крепкого телосложения, его широкие плечи заполнили кресло целиком.
– Покажи свои руки.
– Хорошо. Ты не спишь.
Голос человека был спокоен, почти что небрежен.
– Руки, будь ты проклят.
– Хорошо, хорошо.
Мужчина поднял руки, расставив пальцы.
– Вставай. Медленно.
Мужчина медленно поднялся с кресла. Питер сжал рукоять пистолета.
– А теперь лицом ко мне.
Мужчина развернулся.
Вот черт, подумал Питер. Черт, черт, черт.
– Не думаешь, что можно уже не наставлять на меня это?
Майкл постарел. Как и все они. Вся разница в том, что Майкл – тот мысленный образ, который остался в голове Питера, – резко перепрыгнул эти двадцать лет. Когда на себя каждый день в зеркало смотришь, перемен не замечаешь, зато очень хорошо видишь их у других.
– Что с охранниками?
– Не беспокойся. Правда, головы у них потом знатно болеть будут.
– В два смена караула, если тебе интересно.
Майкл поглядел на часы.
– Девяносто минут. Я бы сказал, уйма времени.
– Для чего?
– Для разговора.
– Что ты сделал с нашим горючим?
Майкл посмотрел на пистолет и нахмурился:
– Я серьезно, Питер, ты меня нервируешь.
Питер опустил пистолет.
– Раз уж речь зашла, у меня тебе подарок. – Майкл показал на лежащий на полу рюкзак. – Не возражаешь?
– О, чувствуй себя как дома.
Майкл достал бутылку, замотанную в промасленную бумагу, всю в пятнах. Развернул и протянул Питеру.
– Мой последний рецепт. Голову тебе прочистит – мама не горюй.
Питер принес с кухни две стопки. Когда он вернулся, то Майкл уже переставил кресло-качалку к небольшому столику у дивана, и Питер сел напротив него. На столе лежала большая картонная папка. Майкл срезал воск с бутылки, наполнил стопки и поднял свою.
– За товарищей.
Запах ударил Питеру в нос так, будто он выпил чистого спирта.
Майкл удовлетворенно облизнул губы.
– Неплохо, если мне будет позволено себя похвалить.
Питер едва не закашлялся, у него заслезились глаза.
– Значит, тебя Данк послал?
– Данк? – Майкл скривился. – Нет. Наш старый приятель Данк вместе со своими подручными отправился в очень долгий заплыв.
– Подозревал нечто подобное.
– Не стоит меня благодарить. Оружие получил?
– Ты забыл сказать, зачем оно.
Майкл взял в руки папку и развязал шпагат. Достал три документа – какой-то рисунок, лист бумаги с рукописным текстом и газету. «Интернэйшнл Джеральд Трибьюн», было написано на ней сверху.
Майкл наполнил стопку Питера и подвинул к нему.
– Выпей.
– Не хочу больше.
– Поверь, захочешь.
