И тут внутри меня зазвенели сигналы тревоги. Освещение в комнате начало меняться. Наступал рассвет, отмщение мне. Я лихорадочно забегал по дому, задергивая все шторы, закрыл переднюю и заднюю двери. В ближайшие двенадцать часов я никуда не пойду.
Я проснулся в восхитительной темноте, поняв, что это был самый живительный сон, каким я когда-либо спал, без единого сновидения. Ни единый стук в дверь не разбудил меня; уход сестры Дафф из этого мира еще никто не заметил, хотя это определенно случится со временем. Я начал быстро собираться. В американской глубинке даже вампиру, особенно тому, который хочет, чтобы его не раскрыли, нужны деньги. Внутри кухонного кувшина в форме кошки я нашел две тысячи триста долларов купюрами, более чем достаточно, и револьвер калибра.38, предмет, необходимый мне менее, чем любому другому в человеческой истории.
Я планировал двинуться на восток, зигзагом, избегая главных дорог. Путешествие займет пять, быть может, шесть ночей. Потрепанная «Королла» сестры Дафф, внутри которой валялись фантики от конфет, банки от газировки и прочий хлам, некоторое время мне послужит, но потом от нее придется избавиться. Кто-нибудь определенно придет к ней и обнаружит мертвого демона в ванной. Как и пропавший автомобиль. Я выглядел – да и чувствовал себя смешно – в штанах и куртке этой женщины, висящих на мне, как на вешалке. Предстояло обзавестись более подходящим костюмом.
Спустя восемь часов я был в южной части Миссури, где и начал придерживаться определенного распорядка жизни, необходимого на данном этапе. Каждый раз рассвет заставал меня в безопасном укрытии, в комнате дешевого мотеля с закрытыми занавесками и картонками на стеклах, приклеенных сантехническим скотчем. И табличкой «Не беспокоить» на двери. С наступлением ночи я снова отправлялся в путь, ехал без остановки, пока до рассвета не оставалось час-два. В Карбондэйле в штате Иллинойс я решил избавиться от «Короллы». А еще я был очень голоден. С наступлением темноты я вышел из отеля, сел в припаркованную машину и стал следить за приезжающими и отъезжающими собратьями-путешественниками, выбирая подходящий источник питания, одежды и транспорта. Выбранный мной мужчина был примерно моего роста и веса; а еще, к пущему удобству, он, похоже, был выпивши. Когда он входил в свою комнату, я протолкнулся следом и аккуратно убил его прежде, чем он успел издать хоть какой-то звук, кроме пьяного стона. В его вкусе были резкий оттенок никотина и дешевого виски из бара. Завернув его в занавеску из душа, чтобы на время скрыть запах разложения, я засунул его в шкаф, разобрался с содержимым его бумажника и чемодана («Докерсы», мятые спортивные рубашки в отвратительную клетку, шесть пар нижнего белья и две – «модные» трусы-боксеры с надписью «Мир любит меня, я ирландец» прямо на паху) и быстро смотался в его роскошно отделанном внутри совершенно американском седане. Согласно визитным карточкам в его бумажнике, он был региональным менеджером по продажам производителя промышленных систем вентиляции. Я вполне мог оказаться на его месте в прошлой жизни.
И подобным образом я медленно перемещался через огромный безликий кусок земли американского Среднего Запада. Миновали мили и ночи, и дорога стала гипнотизировать меня, унося мои мысли в прошлое. Я думал о моих родителях, давно умерших, о городке, в котором вырос, – двойнике множества таких же захолустных городков, тех, что я, Царь Разрушения, проезжал на машине, никем не замечаемый, всего лишь два огонька фар в темноте. Я думал о людях, которых знал, друзьях, с которыми водил дружбу, женщинах, с которыми делил ложе. Думал о столах с хрустальными бокалами, украшенных цветами, с видом на море, о ночи – печальной и прекрасной ночи, – когда под падающим снегом я привез мою возлюбленную домой. Я думал обо всём этом и о многом другом, но более всего я думал о Лиз.
Вечером шестого дня из-за убогого Нью-Джерси показались огни Нью-Йорка. Восемь миллионов человек. Мои чувства пели сопрано. Я въехал на Манхэттен по тоннелю Линкольна, бросил машину на Восьмой авеню и пошел пешком. Остановился у первой таверны, которую увидел, ирландского паба с лакированным баром и опилками на полу. Клиенты вели себя как ни в чем не бывало, такова уж привычная замкнутость ньюйоркцев, что происходящее в центре страны еще не создало в их сознании ощущение глобального кризиса. Сидя в одиночестве у бара, я заказал скотч, вовсе не намереваясь его пить, однако обнаружил, что хочу этого и, что самое интересное, не ощущаю никаких негативных эффектов. Виски был прекрасен, я ощущал нёбом тончайшие оттенки его вкуса. Уже пил третий, когда понял еще две вещи: я ни капли не опьянел, а еще мне очень хотелось в туалет. В мужской комнате мое тело извергло столь мощную струю, что фаянс зазвенел. Это тоже было невероятно удовлетворяющим; казалось, что у меня не было ни одного из телесных удовольствий, которое бы не усилилось стократно.
Но настоящей целью моего прихода был телевизор над баром. Шла игра, играли «Янки». Дождавшись, когда бросят последний питч, я попросил бармена переключить на Си-эн-эн.
Долго ждать не пришлось. «Волна убийств в Колорадо» – было написано в бегущей строке внизу экрана. Безумие распространялось. Сообщения приходили со всех концов штата: целые семьи, убитые в постели, города, в которых не осталось ни единой живой души, придорожный ресторан, всех клиентов которого выпотрошили, будто форель. Но были и выжившие – укушенные, но выжившие. «Оно просто смотрело на меня. Это не человек. И оно еще так светилось». Бред психически травмированных или нечто большее? Пока что еще никто не вел подсчеты, кроме меня. Согласно моему приказу, на каждых девятерых убитых одного оставляли, присоединяя к племени. Больницы были наполнены больными и искалеченными. Рвота, лихорадка, судороги, а потом…
– Какое-то жуткое дерьмо.
Я повернулся к человеку, сидевшему рядом. Когда это соседний стул оказался занят? Нормальный городской типаж, таких тысячи: лысеющий, с лицом юриста, интеллигентным, слегка недовольным, щетиной после вчерашнего бритья и небольшим брюшком, с которым он всё собирается что-нибудь сделать. Ботинки с накладками крылышками, синий костюм, накрахмаленная рубашка, распущенный галстук. Дома его ждут, но он пока не может заставить себя встретиться с ними после такого дня, какой у него был.
– Это уж точно.
Перед ним на барной стойке стоял бокал вина. Наши взгляды встретились, казалось, дольше, чем следовало. Я подметил сильный запах пота, который он пытается скрыть одеколоном. Его глаза оглядели мою грудь, а на обратном пути задержались на моем рте.
– Я вас никогда раньше не видел?
Ага, подумал я. Быстро оглядел бар. Женщин не было, вообще.
– Не думаю. Я здесь новенький.
– С кем-то познакомились?
– До нынешнего момента – нет.
Он улыбнулся и протянул руку. Без обручального кольца.
– Меня зовут Скотт. Позвольте вам выпивку купить.
Спустя тридцать минут, одетый в его костюм, я оставил его в переулке, корчащегося, с пеной на губах.
Я думал зайти в мою старую квартиру, но отказался от этой идеи; она никогда не была для меня домом. Что есть дом для чудовища? А для любого другого? Для каждого из нас существует место, географическое, являющееся средоточием, настолько пропитанное воспоминаниями, что в нем прошлое становится настоящим. Было поздно, третий час ночи, когда я вошел в главный зал Центрального вокзала. Рестораны и магазины давно закрылись, входы в них были перегорожены решетками; на табло над билетными кассами были выведены лишь отправления утренних поездов. В здании осталось совсем немного людей – сотрудники транспортной полиции в кевларовых бронежилетах и поскрипывающих кожей портупеях, парочка в вечерней одежде, прибежавшая на поезд, который давно ушел, старый чернокожий мужчина со шваброй в руках и наушниками в ушах. Посреди мраморного зала возвышалась информационная кабина с венчающими ее легендарными часами. Встретимся у киоска, того, что с четырьмя часами… Самое известное место встреч в Нью-Йорке, возможно, самое известное в мире. Сколько судьбоносных встреч произошло в этом месте? Сколько обещаний было дано, сколько ночей любви последовало за этим? Сколько поколений появились на свет просто потому, что мужчина и женщина договорились встретиться здесь, у подножия этого многоэтажного часового механизма, блестящего стеклом и бронзой? Я запрокинул голову к потолку со сводом будто стенка бочки, в сорока метрах надо мной. Когда я взрослел, его красота была затуманена слоями угольной сажи и никотина, но то был старый Нью-Йорк. Тщательная чистка в конце девяностых вернула ему роскошь и блеск астрологических символов, выполненных из сусального золота. Телец, Близнецы, Водолей с кувшином воды, молочная полоса Млечного Пути, части нашей Галактики, которую видно только в самую ясную ночь. Малоизвестный факт, но известный мне как ученому, – то, что небо на потолке Центрального вокзала изображено наоборот, зеркально тому, как мы его видим. Легенда гласит, что художник использовал средневековый трактат, на котором небеса были изображены не изнутри, а снаружи – так, как их видит Бог, а не человечество.
